since writing is now outdated (с)
Фэндом: Первый мститель: Другая война
Том: 2.5. В поисках Баки
Автор: Djulian-of-Amberus
Сюжетная арка № 1: Новый мировой беспорядок*
Часть 3: Тысяча сто поколений - любовь и война**
Размер: мини(8.000 слов/14 страниц)
Рейтинг: R
Жанр: джен, гет, AU
Персонажи: Стивен Роджерс/Наташа Романова
Предупреждения: вообще, во Франции "50 оттенкам серого" 12+ поставили. Здесь можно хоть 6+ ставить, если сравнивать с тем фильмом, ага. Всё очень мило, очень безобидно. Но если вы считаете, что Францию во Второй Мировой освобождал Советский Союз, либо же что определяющую роль в Великой Отечественной сыграла помощь войск союзников в сорок четвёртом, а также считаете "холодную войну" и все локальные конфликты, что с 1945 года произошли, хорошей идеей - бегите. Ибо сегодня я не восхваляю подвиг. Сегодня я осуждаю подлость.
От автора/Краткое содержание: Ну что ж, я добил этот текст. И скажу честно, это далеко не то, что я ожидал получить в начале. Я ожидал получить красивую, медленно развивающуюся, постепенно достигающую своего пика любовную историю символа американской нации и русской шпионки. Двух солдат, которым порядком надоело, что их правительства используют их отнюдь не ради благих целей. Но в итоге вышло совершенно другое. Вышел сумбурный, резкий, быстро развившийся пейринг двух порядком побитых жизнью людей, для которых не осталось ничего, кроме того, кто лежал рядом. Вышло осуждение всего послевоенного миропорядка, осуждение происходящего в мире сейчас. Вышло, вместе с тем, что-то, быть может, даже глубокое. А может - пшик и тонны излишнего, ненужного пафоса. Так или иначе, не стоит обманывать себя, уважаемые читатели - это не про войну. Это про любовь. По-прежнему - про любовь.
Посвящение: ветеранам Второй Мировой, Великой Отечественной, локальных конфликтов. И лично Виктору Петровичу Астафьеву и Стэнли Кубрику. Людям, открывшим мне глаза.
Поберегите свою психику, дамы и господа!
5 сентября 2012 г., 07.00.
Кентшин, Польша.
Кентшин был маленьким провинциальным городком, который уже давно вырос из деревни, но далеко не дорос до миллионника или даже до пятисоттысячника. Таких в Европе и в мире был не один десяток и, наверное, не одна сотня. И он ничем бы не выделялся из их ряда, если бы не одно «но» - Волчье Логово, Вольфсшанце, расположенное близ него. Ставка немецкого командования на Восточном фронте во время Великой Отечественной, конечно, не обеспечивала такой приток туристов, как египетские пирамиды, но визитёров здесь определённо хватало. От недостатка популярности, иначе говоря, поселение не страдало, равно как и от малого количества отелей, созданных во благо туристов. Однако все они, как назло, оказались в этот день забиты посетителями. Бесцельно проскитавшись на арендованной ещё в Берлине машине всё утро по городу, они, наконец, набрели на маленькое двухэтажное здание 1913 года постройки – «Лунную Усадьбу», окрашенную в белый и красный цвета. Припарковавшись неподалёку, они вышли – всё в той же одежде, в которой садились в аэропорт, Наташа – всё в том же парике. Роджерс, вытащив из багажника её рюкзак и свой чемодан, взвалил их на себя и направился вместе с ней к зданию гостиницы.
- Если и здесь все номера будут заняты, будем спать в машине.
- А мыться где будем?
Вопрос Романовой молчаливо был перемещён из разряда насущных в разряд риторических. Пройдя по дорожке среди зелёного дворика, они зашли в холл. Ресепшионистка приветливо улыбнулась, произнеся на английском:
- Здравствуйте. Чем могу помочь?
- У вас есть свободные двухместные номера? – спросил Роджерс.
- Да, есть один. Только у нас заезд начинается с четырнадцати часов…
- Простите, - отодвигая Стива, произнесла Наташа. – А можно мы как-нибудь… обойдём это правило?
Тон её очевидно обещал золотые горы.
- Нет, простите, нельзя. Вы можете подождать здесь, в холле.
- А если так? – теперь уже Роджерс отодвинул Романову, доставая из кармана своё удостоверение сотрудника Щита. Недействительное, зато вполне достоверно показывавшее его имя и фамилию.
- Капитан…
- Прошу, обойдёмся без званий. Так что, мы можем заселиться? – Стив обворожительно улыбнулся.
Наташа едва удержалась от смешка. Её напарник неплохо освоился в этом мире. Жаль, что у них не было каких-нибудь персональных банковских карточек с буквой «А» или «М», которые открывали бы перед ними большую часть всех дверей. Она бы сама не прочь обладать такой. Или хотя бы удостоверением, гарантировавшим ей свободное заселение в любую гостиницу мира в любое время. Её старое она выкинула ещё тогда, когда они скрывались от Щита, превратившегося в Гидру с Пирсом в роли главной головы. А Стив, надо же, тогда, видимо, верил, что ещё сможет вернуться на службу. Он и вправду был слишком наивен. Тогда – уж точно.
А вот то, что он сделал сейчас, её даже, можно сказать, поразило. Воспользоваться своим «служебным положением» ради такого пустяка, как заселение? Это было неожиданно для неё. Но вместе с тем, она прекрасно понимала, что в другое время он бы этого не сделал. Принципы. Принципы, которые он впитал если не с материнским молоком, то уж точно - очень давно.
Бруклин, 27 января 1932 г., 19.00.
В то самое время, когда ещё не было лекарств от полиомиелита, когда едва-едва закончила свирепствовать испанка, когда весь мир содрогался в Великой Депрессии. Тяжёлое было время и для Соединённых Штатов. Беднейшей прослойке рабочего класса было ещё хуже, чем всем остальным слоям населения. Быть может, даже вместе взятым.
Дедушка Роджерса умер ещё четыре года назад. А пару месяцев назад ушёл и отец. Не умер - просто ушёл, избив мать и хлопнув дверью. Парень зла на него не держал: папа был хорошим человеком для него. Просто не справился со всем, что на него тогда навалилось. Не выдержал, не сумел перебороть.
А вот сам будущий суперсолдат не имел права так сделать. Сбежать из дому, покинув ту, что его родила и вырастила? Нет. Он никогда этого не сделает. Кто угодно, только не он. Он выдержит, осилит, прорвётся сквозь любые жизненные преграды, но не бросит, не оставит, не покинет. Он сделает всё ради неё.
Час назад он даже ограбил магазин. В наше время это бы назвали "попал в плохую компанию". В случае Стива, впрочем, говорить такое было бы не совсем верно. Мама заболела, причём тяжело. А денег на лекарств у них не было совершенно: зарплату задерживали не первую неделю. Пришлось выходить на местных грабителей и идти вместе с ними на "дело". Заработанные деньги ушли на столь необходимый пузырёк с горсткой таблеток. Сара выпила, конечно: под взглядом сынишки, будто молящего её, было затруднительно это не сделать. Но следом её лицо вдруг стало строгим:
- Стив. Пообещай мне кое-что. Хорошо?
- Да, мам.
- Никогда. Слы, - она закашлялась. - Слышишь? Никогда больше не делай этого. Ничего, что противоречит твоим... - снова кашель. - Твоим убеждениям. Ничего, что было бы неправильным. Не незаконным... неправильным. Хорошо... Кх-кх... хорошо, Стив?
- Даже ради тебя?
- Даже ради меня. Так что?
- Я обещаю, мама, - он взял ладонь её ослабевшей руки. - Я обещаю.
Он сидел у её постели, пока она не уснула. На следующий день его побили в подворотне. Хозяин магазина, который они ограбили, спас его, разогнав тех, кто напал на решившего выйти из дела Роджерса. Мать его скоро поправилась, а через месяц он вернул деньги, которые украл. И с тех пор ни разу Стив не обидел слабого, не убил безоружного, не пошёл против закона человеческого. Слово, данное матери, он соблюдал неукоснительно.
Сейчас он, впрочем, не слишком мучился. Быть может, закон он и переступил, но ничего плохого в его поступке не было. Всё равно бы в тот номер никто, кроме них, не заселился. Он не причинил никому боли, никого не оставил без крыши над головой, никого не лишил жизни. Его совесть была кристально чиста. Несколько фотографий с ресепшионисткой, конечно, выглядели самой настоящей взяткой, но ему было всё равно. Он устал, да и Наташа не являла собой образец бодрости. Единственное, чего им хотелось, так это спать.
- Вот, возьмите ваши ключи, - взяв деньги Стива, произнесла девушка. - Телевизор, отдельный санузел, двухместная кровать...
- Как вы сказали? Двухместная?
- Да. А что?
- Минутку. Нам нужно поговорить, - отводя Романову от стола за руку, сказал мужчина.
- Что стряслось, Роджерс?
- Ты слышала? Нам придётся спать на одной кровати. Может, подождём, пока освободится номер с двумя одноместными?
Если вы думаете, что он отдавал себе отчёт в том, что говорит, вы глубоко ошибаетесь. Стив в этот момент был близок к состоянию самой настоящей паники. Спать на одной кровати, а ещё, очевидно, под одним одеялом с Наташей, было, с одной стороны, не столь уж дурно. С другой стороны, здесь, наконец, впервые за эти дни проявилась его архаичность. Пустить к себе, заночевать в одной квартире, обнять, приготовить завтрак, подставить плечо - все эти невинные, во многом дружеские, ухаживания никак не могли сравниться с тем, что им пришлось бы находиться в одной постели. Роджерс патологически боялся не сдержаться, слишком резко проявить свои чувства. Сейчас это, впрочем, перешло другую грань.
Грань терпения Романовой. Невероятным усилием подавив приступ раздражения, она зашипела:
- Ты с ума сошёл, что ли? Если хочешь - жди, а я пойду спать. Если ты не устаёшь - молодец. А я устала. Я хочу спать. Понимаешь, Роджерс?! Спать.
- Я тогда на полу посплю. Мне не впервой.
Сменившая гнев на милость, Наташа, окинув его уже не холодно-разъярённым, а куда более тёплым, иронично-нежным взглядом, сказала:
- Спроси, есть ли у них запасные одеяла. Если нет, я могу и одетой лечь. Мне тоже, как ты понимаешь, не впервой. Если я тебя так смущаю.
- Хорошо. Иди тогда в номер. Я занесу вещи, ладно?
- Изволь, - взяв у него ключ от их места жительства на ближайшую неделю, Романова направилась в него. Стив же подошёл к стойке:
- Простите, а у вас случайно нет запасного одеяла?
- К сожалению, нет. Но в номере у вас будут ещё плед и простыня.
- И на том спасибо, - вздохнув и взвалив на себя вещи, он направился в номер.
Зайдя, невольно улыбнулся: Наташа спала мирным сном. Глядя на неё, скинувшую с себя парик и куртку, упавшую поперёк кровати, он поймал себя на мысли, что сейчас ни за что бы не поверил, что она, беззащитно распластавшаяся, миниатюрная по сравнению с ним, могла одним движением убить человека. Вместе с тем, это было так.
Сняв обувь, поставив рядом их вещи и свой щит, подошёл к Романовой. Снова взял её на руки, тихо обошёл вокруг кровати и аккуратно положил на спину, головой на подушку. Опять прокравшись вокруг, лёг рядом. Сон пришёл к нему быстро: сказалась усталость.
20.00.
Открыв глаза, Стив обнаружил себя в постели в одиночестве: Наташи рядом не было. Глаза его принялись за беглый осмотр номера: впереди был телевизор, чуть левее – шкаф, правее – окно. Два кресла, небольшой столик – ещё правее. По бокам кровати – две тумбочки для вещей. В комнате было темно: свет не горел, а за окном уже давно были сумерки. Слева от мужчины была дверь, ведущая в коридор с боковым ответвлением-санузлом и душевой. Вещей, поставленных им по приходе, видно не было, лишь аккуратно прислонённый к стене щит. Равно как не было видно ни Наташи, ни каких-либо записок, которые могли что-то сказать о её текущем местоположении. Подозрительная тишина начинала наводить его на не самые оптимистичные мысли, с которыми он направился в коридор. Она что, опять решила исчезнуть в самый неподходящий момент. Но, к счастью, ему навстречу отворилась дверь, из которой вышла Наташа. В белом халате до колен , с завёрнутыми в такого же цвета полотенце волосами. Похоже, она явно не ожидала, что он проснётся.
- Добрый вечер, Стив.
- Добрый вечер, Наташа, - глаза его, до того бегавшие, сконцентрировались на ней. - Как тебе спалось?
- Спасибо, что перетащил, - улыбнувшись, она обошла вокруг него, подойдя к стоящей в коридоре тумбе, на которой лежал фен. - И что лёг рядом. С тобой рядом было теплее.
Она вообще могла прожить без постоянных намёков в его адрес? Хотя, если вдуматься, то, пожалуй, это было не столь уж дурно для него. В конце концов, если она действительно не играла, а говорила это всерьёз, то всё было весьма и весьма неплохо. После вечера 2 сентября, во всяком случае, надежды его уж точно были далеко не иллюзорны.
А вот его боязнь потерять её начала принимать какую-то абсолютно параноидальную форму, что, в свою очередь, его, наоборот, беспокоило. Похоже, что-то и вправду произошло у него в голове во время того танца в их квартире. Но что? Что же всё-таки это было? Нечто мимолётное или что-то более похожее на то, что некогда было между ним и Пегги?
- Не за что, - ответил он, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и идя в комнату за вещами. Набросив на плечо полотенце и чистую одежду, направился обратно в ванную, попутно прижимаясь к стенке и аккуратно обходя высушивавшую волосы Романову.
Улыбка не сходила с её лица. Что было не так с Роджерсом? Неужели эта глыба думала, что, проходя в этом узком коридоре, не заденет Наташу, даже вжавшись в стену?
А может, он так и не освоился со своим новым телом? Да нет. В тысяча девятьсот сорок четвёртом она бы ещё могла сказать так, ведь тогда он только превратился в суперсолдата, только-только обрёл всю эту груду мускулов. И ещё она могла бы сказать так, потому что не видела его раньше.
Но она видела. Она видела этот сминающий всё на своём пути таран, мчащийся сквозь ряды то читаури, то солдат Гидры, и вместе с тем – блестяще мобильного и быстрого борца, не уступавшего не просто в схватке, но и в самой технике боя специально тренированным Зимнему Солдату и Батроку. Он прекрасно владел своим телом и всеми своими движениями.
Но с ним определённо что-то происходило. Что? Она не знала. Эти взгляды, танец, спокойное разрешение спать на плече. Он уже даже не слишком-то сильно возражал против того, чтобы лежать с ней на одной кровати. Перебраться под одно одеяло она пока не предлагала: столь резкой перемены в их отношениях производить пока не стоило. А стоило разобраться, не было ли всё это его пониманием дружбы. И как-нибудь при случае переспросить: кем же ей всё-таки для него быть?
Кухни в номере не было, холодильник стоял в коридоре между дверью в санузел и вешалкой для курток. Он был, как уже удостоверилась бывшая шпионка, пуст. Было уже очевидно, что в этот день им придётся довольствоваться запасённой ей едой быстрого приготовления – двумя упаковками лапши. Приготовить её, правда, пока возможным не предоставлялось: единственный источник воды в номере был в ванной, где сейчас находился Роджерс. Поэтому, вынув пищу из сумки, поставив её следом на стоявшую рядом с кроватью табуретку, она взяла в руки стаканы, оставленные здесь специально для гостей, и, войдя в коридор, встала напротив двери, ожидая, пока Стив выйдет.
Долго ждать себя он не заставил - на всё про всё ему хватило минут десять. Вышел мужчина одетым в синюю кофту на молнии с длинным рукавом, синие штаны и чёрные сланцы, очевидно, приготовленные им специально для гостиницы.
Расчёсанные, приглаженные волосы. Мальчишечье, без царапинки, без морщинки лицо. И тот же терявшийся при одном её виде добродушный взгляд. Точность, выверенность движений, безупречная военная выправка. Она всё это уже наизусть выучила. Она очень хорошо его знала. Быть может, даже слишком хорошо.
– Ты чего здесь стоишь?
- Воду хочу налить для лапши. Ресторана здесь нет, а есть нам что-то надо. Кстати, у тебя есть кипятильник? Мне не слишком хочется пить из-под крана.
- Должен быть. А зачем стояла? Я не закрывал дверь.
- Ты в постель меня не пускал, а теперь в ванную приглашаешь?
- А в чём проблема? Я был за ширмой. Зашла бы и налила.
- Чего тогда ты в кровати боишься? - она склонила голову набок в вопросительном жесте.
Определённо, тупик. В самом деле, чего же? "Видишь ли, Наташа, ты настолько красивая...". Нет, нет-нет-нет. Это прозвучит грубо, формально и фальшиво. К тому же, неправда. Будь она хоть трижды красавицей, каких свет не видывал, он бы глазом не моргнул. Нет, не этого он боялся. И не остаться с ней один на один. Нет, всё это было не то.
- Стив, говори, как есть. Я пойму.
А что ему сказать, если он сам ничего не понимает?
- А... - Похоже, ей придётся переводить ситуацию в шутку. - У тебя из-за твоей сыворотки проблемы?
- Да нет, - есть точка опоры! - С этим – уж точно нет. У меня проблемы с другим.
- С чем же? - она ехидно улыбнулась.
- Вот с этим, - он нагнулся к ней и коротко поцеловал в щёку. И сразу же резко, будто обжёгшись, отпрянул. Хотел было продолжить, сказать, что боялся, что всё, что происходило последние несколько дней было между ними, было из чувства её долга, а не чего-то большего по отношению к нему. Боялся, что не сдержится, а она не будет сопротивляться его напору просто потому, что считала это возвращением своего долга. Хотя, конечно, более всего он боялся слишком быстрыми своими действиями оттолкнуть её от себя. Здесь в дело вновь вмешивался его архаизм. И сейчас он стоял в растерянности, не понимая, что делать дальше. В идеале, сейчас был ход Наташи.
Но та стояла, не зная, как реагировать на столь внезапное проявление его чувств. То ли промолчать, то ли кинуться ему на шею и немедля, сбросив халат, затащить в постель. Второе, конечно, было бы предпочтительней. С кем - нибудь другим она бы выбрала этот вариант, не задумываясь. Но Стив не был "кем-нибудь". Он был человеком лругого воспитания, другой эпохи, в конце концов, любовь для него не была игрой и не развлечением. Да и не хотела она форсировать события. Роджерса интересно было завоёвывать медленно, пленяя его постепенно. Нужно было, чтобы он сказал три заветных слова. Соблазнять же его было попросту скучно и слишком просто. К тому же, если бы она попробовала сделать это, наверняка бы разрушила "светлый" образ в его глазах. Не говоря уж о том, что осуществлять это она не желала. Как минимум потому, что за те полтора-два года, что они были вместе на заданиях, она начала воспринимать его как кого-то большего, чем просто очередной интерес. Она привязалась к нему слишком сильно. Она знала многих мужчин, по долгу службы не с одним была. Но Стив был, пожалуй, особенным. Наташа терпеть не могла такие фразы, но поделать ничего не могла. Роджерс и вправду был другим. И относился к ней тоже по-другому. Не просто как к верному соратнику и хорошему другу, но как к близкому, почти родному человеку. Смотрел на неё не просто как на привлекательную femme fatale, нет. Он видел гораздо глубже, он видел ту девочку, которая некогда хотела пойти в балерины, но судьба которой привела её в Красную Комнату ФСБ. Он даже преданность в ней разглядеть сумел: и она платила ему ей за это. Романова, скрываясь с ним, впервые почувствовала, что не сможет выкупить свою шкуру за счёт предательства, что будет биться за него и за его идеалы до конца, что, не задумываясь, прикроет его спину, когда будет нужно. Он доверился ей, а она не имела права это доверие не оправдать. Ведь именно Стив, нежный и добрый Стив, сумел стать её убежищем, человеком, с которым она нашла покой. Человеком, с которым она хотела быть, несмотря ни на что. Знал бы он, как трудно ей было сейчас сдерживать себя. Но она делала это - чтобы он потом не винил себя, что не устоял. Она молчала, и лишь глаза, вопросительно на него смотрящие, выдавали не утихавший в её сознании вопрос: кем ей быть для него?
- Пойду достану кипятильник, - аккуратно обходя её, произнёс он, даже не смотря Романовой в глаза, виновато потупив взор. Он так и не решился сказать ей. Не смог признаться в том, что чувствовал.
Он издевался над ней. Почему не сказал? Решил, что всё-таки лучше остаться друзьями? Экс-шпионка покачала головой. Нет. Просто побоялся отказа. Страх слов "Нет, Стив, ты хороший, но не мой" был для него непреодолим. Слишком робок был бесстрашный солдат в отношениых с противоположным полом. Наверное, стоило-таки кинуться на него. Сам он, видимо, никогда ей не признается. Видимо, поцелуй в щёку был пределом возможностей. Но и она не маленькая девочка, сама всё поняла. Надо было продолжать понемногу, потихоньку сокращать дистанцию между ними. Всё равно больше ничего не оставалось.
С такими мыслями она, набрав воды в стаканы, направилась в комнату. На выходе из ванной перед ней возник Стив. Тихо, сдавленно, будто виновато, он сказал:
- Дай мне один.
Она отдала ему одну из ёмкостей с водой. Он развернулся, пошёл впереди неё, и за два шага они оказались в спальне. Поставили стаканы на ближайшую тумбочку - кажется, то была Роджерса, - подключили в розетку сначала один кипятильник, а следом и второй, вынутый Романовой. Начался процесс "приготовления" пищи. Проходил он в полной, неловкой тишине. Ни один не решался заговорить. Прошло пять минут, прежде чем женщина произнесла:
- И чего молчим?
- Да так, задумался.
- О чём? - пауза. - Стив, что-то случилось?
- Нет, всё в порядке. Я всё о том же, - не говорить же, что о ней? Опять нужно переводить тему, да что же это такое?! - Думаю, где же может быть Баки.
- Поехали сейчас в Вольфсшанце, узнаем, - конечно, она понимала, что не о Зимнем Солдате он думал, а о ней. Но пришлось не подавать вида.
- Поздно уже. Если наша теория верна, то он там и никуда не денется. Если же мы ошибаемся, его там нет.
- Что-то ты не слишком торопишься. Не узнаю человека, исколесившего пол-Америки, едва выписавшись из госпиталя.
- Торопился бы - уже бы Европу исколесил вдоль и поперёк.
- Не узнаю преданного друга.
- Был бы преданным - спас бы в сорок пятом.
- Прости.
- Проехали.
Вода в стаканах закипела. Наташа, прикосновением ладони к коленке останавливая собиравшегося было вскочить Стива, встала, выключила кипятильники. Открыла упаковки, вылила в них ещё бурлившую воду. Добавила находившиеся в комплекте соусы, закрыла, проткнув одноразовыми вилками.
- Где будем есть? Здесь, за столом?
- Давай здесь, - Роджерс махнул рукой. Определённо, он был не в духе. Да и у неё куда-то делась прежняя игривость. Оставив ёмкости на табуретке, она села на кровать рядом с ним. Вновь воцарилось молчание. Обычно оно нарушалось то её разговорами почти ни о чём, то его меланхоличным бурчанием. Но в этот раз ничто не мешало установлению гробовой тишины. Держалась она до той поры, пока Стив, протянув руки, не взял упаковки и не отдал одну из них Наташе. Они приступили к еде. Не самой, быть может, вкусной или полезной, но уж точно не той, на которую эти двое могли бы пожаловаться. Роджерс, познавший военно-полевую кухню и прелести холостяцкой жизни, посчитал этои ужин не самым плохим. Романова, которая в бегах порой питалась кашей из ремней, восприняла это и вовсе как манну небесную. Хотя яичница в исполнении её друга, наверное, была слегка повкуснее. Но об этом можно будет поговорить завтра, когда они найдут какой-нибудь маленький продуктовый и хорошенько там закупятся. Пока же лапша была не столь плохим вариантом. Только слишком уж было тихо. А это порядком раздражало.
- Стив, может, телевизор включим?
- Давай. Только я пульт не вижу.
- Вон он, на столике лежит. Да сиди, я сама дойду.
Что с ней стало не так? Нет, она, конечно, и раньше проявляла о нём заботу, но теперь в этой заботе стали проскальзывать какие-то совершенно новые нотки. И стали проскальзывать они как раз после его поцелуя. Да, определённо, намёк она поняла. Даже начала отвечать на него. Или ему казалось? В любом случае, нужно было проверить, убедиться, что это не вдруг спавшие со лба на глаза розовые очки, а вполне объективная реальность.
За окном уже была холодная восточноевропейская осень, в этот раз отметившаяся особо ранними заморозками. Резкое понижение температуры в сентябре было аномалией: на деревьях листья только начинали желтеть, как по ним уже готов был бить град. Небо заволокли тучи, ни одной звезды не было видно на нём, розово-сером, куда более похожим на зимнее, чем на летнее.
- Наташа, а у вас в России... также?
- Что?
- Погода.
- Нет, - она доела остаток лапши. - У нас лучше. Лето почти. В Сталин... - она запнулась. Нет, Сталинграда больше не существовало. - В Волгограде мы в это время даже кофты ещё не надевали. Да и тут, я думаю, это редкость.
- У нас, помню, тоже лето чуть ли не до конца октября в хорошие годы длилось. Но Бак всё в куртку меня кутал, - поставив свою упаковку рядом с той, из которой закончила есть Наташа, продолжил. - Сначала мама, потом он.Заболеешь, говорили они. Простудишься. Не знаю, благодаря им или нет, не заболел и не простудился. Астмы, впрочем, хватало с головой.
- А нас в мороз, помню, тренироваться выгоняли, когда я в ФСБ только поступила. Весело было. Первые секунды три. А потом только и думала, чтобы поскорее всё это кончилось. Но холода я с тех пор не боюсь. Так что, если надумаешь вновь замёрзнуть, можешь позвать с собой.
Не зная, что ответить, он лишь улыбнулся ей. Внимание его переключилось на телевизор.
- Что это идёт?
- Цельнометаллическая оболочка Кубрика.
- Кубрик... Хм. Эйзенштейна - помню. Люмьеров - помню. Чаплина - помню. Кубрика не помню. Про что это хоть?
- Война во Вьетнаме. Ты помнишь её?
- Лично - нет. И слава богу. В книжке читал только.
- Ну так что, я оставляю?
- Да, конечно.
- Тогда смотри, я пока схожу, выкину контейнеры.
- Куда? - он испуганно обернулся.
- В ванную. Помнишь мусорку там?
- А, эта. Да, помню.
- Ну так что, разрешаете, товарищ капитан?
- Разрешаю, товарищ, - последнее слово он неуклюже выговорил по-русски, заставив Наташу хихикнуть. Она обожала те моменты, когда кто-то пытался говорить с ней на её языке. Но Стиву надо было отдать должное: такого милого "tovarisschch" она давненько не слышала. Да и прозвучало это относительно натурально: видимо, не пару раз борьба с Гидрой забрасывала его на Восточный фронт.
Мужчина, тем временем, прилёг на кровать, погружаясь в фильм. Его внимание захватывала речь начальника казарм, первый из кадров фильма(и где шпионка только откопала канал на английском?). Вышедшая из ванной Романова тихо, еле слышно села рядом с ним. Она, ещё не видевшая, на какие эмоции его пробило после "Старикам здесь не место", даже не представляла, на что обрекла его фильмом Кубрика.
За окном темнело.
- Тебе свет включить? - спросил Стив в первую рекламную паузу.
- Да зачем? Нет, не надо. Поскорее бы потемнело.
- А что?
- Переодеваться я, по-твоему, как буду? Или ты хочешь, чтобы я в этом халате спала?
- Тогда не понимаю, в чём проблема. Переодевайся. Я могу отвернуться. Могу глаза закрыть, если хочешь.
- Делай, как считаешь нужным, Стив. Хоть в четыре глаза уставься, я возражать не стану. В конце концов, - она вздохнула. - Моё тело - не такая уж и большая тайна. Тем более для тебя, - он не ослышался? Она сейчас действительно это сказала? - Просто тебе потом спать рядом со мной. Что мне надеть?
- Что хочешь, Наташа. Я сейчас не твой командир, и тебе далеко не четырнадцать лет. Хоть голой оставайся - только одеялом закройся.
- Это сойдёт? - спросила она, доставая чёрную безрукавку.
- Вполне. Та самая, которую ты у Сэма надела?
- Да. Ну так что, я переодеваюсь?
- Угу. Реклама закончилась, кстати. Так что мне теперь есть, куда смотреть.
С этими словами он продолжил созерцать казарменный быт в армии Штатов в 60-х годах. Краем глаза видел, как бывшая напарница скидывала с себя халат. Краем уха слышал, как она залезла под одеяло.
В этот момент его словно молния поразила.
- Наташа, стой. Не ложись пока.
- Ты чего, Стив?
- Подушка, - беря ту, на которую собиралась лечь подруга, он взбил её и положил обратно. - Вот, теперь можешь лечь. Так тебе будет удобней.
- Спасибо. Я уж и забыла за всё это время, что такое спать на нормальной постели, - устраиваясь в кровати, ответила Романова, пока Роджерс повторял процедуру уже со своей подушкой.
- Не стоит благодарности, - улыбнулся он. Продолжать диалог смысла не было: суперсолдат, как загипнотизированный, вновь переключился на экран телевизора.
По стеклу ударили брызги. Начался дождь: погода улучшаться, очевидно, не собиралась.
Как, впрочем, и мысли Стива, с каждой секундой просмотра "Оболочки" всё более и более лишавшиеся относительно положительного настроя. К концу первой части он уже не лежал раслабленно на кровати, а сидел, слегка наклонившись вперёд и напряжённо уставившись на экран. Когда же прозвучала финальная песня второй, Вьетнамской, он согнулся ещё больше, закрыв лицо руками и, трясясь, еле слышно неровно вздыхал. Он не плакал, нет: но со стороны это выглядело весьма и весьма похоже на то.
Что произвело на него такое впечатление? Ответить на этот вопрос не составит труда человеку, хорошо знавшему Стива и смотревшему фильм. Вся картина его мира, начавшаяся рушиться около полугода назад, рухнувшая во время краха Щита, теперь окончательно превратилась в руины.
Первый удар был нанесён по жизни в казармах, последним воспоминаниям суперсолдата о "Ревущих Коммандос " и Баки. Да, командование у них было, спору нет, суровое, но тиран, созданный Кубриком, превзошёл его в разы. Уничтожая всё человеческое в солдатах, он превращал их не в то, чем являлись соратники Стива, - сильные, готовые порой убить, но никогда не терявшие остатки гуманизма люди. Нет. Из этой школы выходили цельнометаллические оболочки калибра 7.62, машины смерти. И это в лучшем случае(если не принимать в расчёт того парнишку, рядового Шутника, который один из всех ухитрился сохранить остатки себя прежнего). В худшем же - они просто ломались, как рядовой Куча, не выдерживая тяжести как физических, так и психологических нагрузок, убивая столь ненавистных "наставников"-Хартменов. Роджерс, прошедший относительно мягкий режим лагеря спецподготовки, так и рвался воскликнуть, что не могло так быть. Но потом вспоминал призывников во времена Второй Мировой. Вспоминал их уставшие лица, безразличные глаза и ещё более безразличное поведение во время его перед ними выступлений, этой псевдопатриотической клоунады. Вспоминал - и понимал, какие чувства она у них вызывала. На какие эмоции провоцировали их его чистенький, выглаженный костюм, его умытое, улыбающееся лицо, его радостный, "вдохновляющий", "победоносный" танец. Их, прошедших через это горнило ада под названием "лагерь подготовки" это не могло вдохновить ровным счётом ни на что. Только разозлить. Тогда он это не понимал. Зато понял сейчас, когда увидел эту жизнь изнутри. Если это, конечно, можно было назвать жизнью.
Впрочем, это было ещё не самым худшим. Дальше его взору открылась картина гораздо более устрашающая - Война. Не та, через которую прошёл он. Не война за жизнь всего мира, с её сотней миллионов загубленных жизней. Нет, что вы. Локальный конфликт во Вьетнаме, не более того. Он не должен был произвести на суперсолдата, видевшего некогда Бухенвальд, Освенцим, Альту-С, Маабит, никакого впечатления. Но, как ни странно, это повергло его даже в больший шок, чем первая часть фильма. Причина тому оказалась крайне проста. От гитлеровской Германии или Гидры чудовищно-бесчеловечные преступления были вполне ожидаемы. Но от его родной страны, идеалами которой он считал гуманизм и человечность, страны, пославшей своих детей и его в их числе на помощь Советскому Союзу в защите вечных ценностей, - абсолютно, с полной уверенностью можно сказать, что нет. Он не мог поверить, что это всё было. Что с вертолётов расстреливали мирных жителей, что своих солдат каждый день превращали в груз 200 ради непонятно каких стремлений правительства, что на никому не нужную, проигранную войну отправляли совсем ещё детей. Не добровольно, как его, а против их воли, пропустив сквозь чудовищную муштру военных лагерей, забрасывали в совершенно чуждые им вьетнамские джунгли. Что они, вместо того, чтобы пытаться сохранить остатки человечности, то насиловали местных женщин, то обеспечивали деньгами местных же проституток, то убивали гражданских. Без цели. Без колебаний. Без жалости.
А потом он вспоминал то, что Кубрик не показал. Вспоминал напалм. Вспоминал биологические атаки. И от этого становилось только хуже. Всё это ввергало его в ещё большее отчаяние, всё в большее непонимание происходившего и его целей, мотивов правительства. И всё усиливался кризис жанра.
Дождь разошёлся, превратившись в ливень.
- Стив. Стив, что с тобой? - попыталась вывести из его оцепенения Романова. - Стив, очнись!
Он открыл лицо. Глаза его, покрасневшие, поникшим взором смотрели на неё. Давно она его таким не видела. Даже тогда, на кладбище, не было во всём его облике такой боли и такого ощущения безысходности. И никогда в Наташе ещё не было такой к нему жалости. Раньше она ей не поддавалась, полагалась на то, что соратник всегда был удивительно силён изнутри, что он был способен справиться сам. Но сейчас она была нужна ему, сейчас он не сможет без её помощи, её поддержки. Помощи и поддержки единственного близкого человека во всём мире.
Притянув Стива к себе, она заключила его в свои объятия, прижав голову к груди, и принялась успокаивающе проводить ладонью по волосам. Так продолжалось пару минут, прежде чем мужчина ответил ей, обхватив руками за талию, и, слегка приподнимаясь, опёрся подбородком на её плечо. Руки Романовой опустились на его спину, сама она, слегка склонив голову вправо, легко стукнулась о его висок. В такой причудливой позе они и замерли, проводя недвижимо минуты. По телевизору начинался "Апокалипсис сегодня" Копполы. Сегодня, видимо, был день Вьетнама.
Стива, впрочем, это уже не беспокоило. Волновало его другое.
- Господи, как хорошо, - подрагивающим голосом произнёс он. - Как хорошо, что я замёрз. Что я не дожил до этого.
- Почему?
- Потому что это не то, за что боролся я. И не то, за что погибали десятки миллионов ваших солдат и сотни тысяч наших, а ещё миллионы - калечили свои жизни. Это неправильно, Наташа. Это неправильно.
- Ты слишком чист для политики, Стив.
- Политики... Да что политика. Это не политика, это убийство. Они десятки тысяч наших парней посылали на смерть. Но ради чего? Ради демократического режима?
- Наверное.
- Я тебя умоляю, Наташа. Демократию нельзя насадить. Нельзя оружием привести людей к свободе, если только это оружие не у них в руках. Нельзя гробить своих детей ради непонятно чего. Я могу понять Вторую Мировую. Это была борьба за жизнь. А здесь что? Передел мира, замаскированный под наши вечные идеалы. А какие идеалы? Разве напалм и изнасилования - это то, к чему Америка стремилась? Ради этого я умер? Ради этого мы положили сотни тысяч парней семьдесят лет назад? Ради этого? - он едва ли не кричал. Романова гладила его по спине, пытаясь хоть как-то смягчить его боль.
- Нет, Стив. Не ради этого. Ради того, чтобы мы сейчас жили в нормальном мире, с мирным небом над головой.
- Ты слишком чиста для политики. Оглянись на нашу историю. Каждое десятилетие - бессмысленная война. Корея, Вьетнам, Афганистан, Югославия, Ирак. И везде - смерти. Везде. Во имя чего только, не могу понять. Из всех них хорошо живёт только Южная Корея, а в остальных всё ни на йоту не улучшилось после нашего "благородного" вмешательства, а где-то стало только хуже.
Вдалеке сверкнула молния. Раздался раскат грома.
- Ты думаешь, у нас лучше? У нас тоже самое. Корея, Ангола, Никарагуа, Афганистан, Чечня.
- Про вас я вообще молчу. Страна-победительница, народ-победитель... А что он получил, этот народ? Продолжение тоталитаризма, не более. Серьёзно, Наташа, я видел ваших солдат. Несломленные, порой радостные даже. Даже штрафные роты. Они все шли в бой, они все были готовы умереть там за Родину, которую они любили не меньше, чем я свою. А в итоге - умирали не в Освенциме или Маабите, а в своих лагерях. И главное, это не в первый раз. В восемьсот двенадцатом у вас такая же штука была, только тогда крестьян в зависимость возращали.
- Откуда такие познания?
- Ваши за костром и рассказали. Хорошие парни, и на английском говорили чисто. Почти как ты.
- Спасибо, - отозвалась она на комплимент.
- Но не мне тут их судить. У нас рабство отменили позже, чем у вас - крепостное право. Штатам тут гордиться нечем. Но ваших солдат мне всё равно жалко. Наши-то возвращались в неразрушенные дома, в нормальную жизнь. А ваши - на руины. И жили же, наверное. Выстроили страну, перешли опять к планам на коммунизм,
- А в итоге - пятидесятый год, Корея.
- В итоге - сорок девятый, создание НАТО, и пятьдесят пятый - ОВД. Мы, победители, вместо того, чтобы строить новый мир, мир без войн, без конфронтации, ополчились друг на друга. Корея, Вьетнам, Афганистан. Не мы против кого-то. Мы против друг друга. Господи, как хорошо, всё-таки, что я не дожил. Я бы не хотел поливать напалмом или свинцом гражданских. И уж точно я бы не хотел воевать против тех, с кем сражался бок о бок. Просто представь, Наташа. Мы с тобой стреляем друг в друга, потому что нашим правительствам вздумалось мускулами друг перед другом поиграть. Мы. С тобой. О Дева Мария, нет, я не хочу верить в это. Но я знаю - это могло бы быть. Хорошо, что я умер, а ты родилась позже.
Он зарывался носом в её волосы, а она продолжала успокаивать его, водя ладонью уже по его голове. Она понимала, что он чувствовал.
- Наташа. Вы же не для того били Гитлера, а мы - Гидру? Не для того, чтобы потом делить этот мир, как голодные собаки - кость?
- Нет. Не для того. Для того, чтобы людей не сжигали и не морили газами из-за того, что они были другой национальности. Для того, чтобы нацизм не победил и не уничтожил всю нашу цивилизацию по прихоти горстки фанатиков с Тессерактом или с осколками какого-то копья.
Стив, усмехнувшись, нервно цокнул.
- А он победил, Наташа. В этом вся проблема. Нацизм победил. И он вернулся. Разве ты не видела? Помнишь Гидру? Она выросла у нас под крылом, а мы во всём ей потакали. Помнишь же Золу?
- Помню.
- Вот-вот. А ведь его не Гидра привлекла на службу, а Щит. Гидра всего лишь этим воспользовалась. И ведь это только один пример. А сколько их было?
- Один из них - я, Стив.
- Что-то я не помню, чтобы ты вскидывала руки вверх каждый день или поддерживала господина Пирса. Наташа, привлекать соперника на свою сторону - это нормально. Ненормально, когда на свою сторону привлекают людей, практически лично ответственных за геноцид. Так что нет, твоё привлечение - это другая история, не впутывай себя в это. Или ты думаешь, утопия коммунизма чем-то хуже утопии демократической? - он фыркнул. - Ничем. А идея мировой социалистической революции ничем не хуже идеи насильственного установления власти народа. Это одного поля ягоды. Приглядись. Я помню, Советский Союз называли агрессором, когда вы напали на Финляндию. Может, так и было. Но не государству, которое вводило войска везде, судить другое такое же государство. Не государству, провозгласившему доктрину Монро, судить государство, под чьей эгидой развивался Коминтерн. Как вы там говорите? Одно другого не слаще? Вот, Наташа, я об этом. А самое страшное - это то, что мы помалкиваем, когда по всему миру это возвращается, потому что нам это выгодно. Прибалтика, Украина, Германия, Россия, Штаты, Европа - нацизм пустил корни везде. И Гидра - это всего лишь предвестник. Мы отрубили восемь голов - а появится шестнадцать. Это нужно прижигать и выжигать, этому нужно что-то противопоставлять. А противопоставить нам нечего. Понимаешь, Наташа, нечего. Наши государства не хотят видеть людей. Они хотят видеть сферы влияния, и ради этих сфер влияния готовы посылать миллионы своих детей на смерть. Не во имя всего человечества - а ради денег. И пока что-то будет приносить им деньги, пока что-то будет им выгодно - они будут закрывать на это что-то глаза. Вспомни Мюнхенский заговор и Секретный протокол пакта Риббентропа-Молотова. Это ведь политика умиротворения агрессора в чистом виде. К чему она привела? К Бухенвальду и Освенциму, к Омахе и Арденнам, к холокосту, к геноциду... И мы все в этом участвовали, все поддерживали это. Нам упорно до сорок первого твердили, что в СССР всё хуже, чем в Германии, что там медведи в шапках-ушанках ходят, а их ещё и расстреливают из балалаек миллионами, перед этим опаивая водкой. - он усмехнулся. - А потом прогремела война. Черчилль благожелательно отозвался о дьяволе в палате общин, а к нам начали посылать ваши делегации. И знаешь, мы увидели, что вы обычные люди. Такие же, как мы. А я увидел вашу снайпершу... господи, как же её... Павличенко, кажется? Женщину, которая убила три сотни немцев, но которая при этом по-прежнему была человеком. Сломанным, слегка побитым, быть может... но это война. И должен тебе сознаться, спустя три года я это окончательно понял. Ничего там хорошего нет. Мы-то с Баки ломались, а уж как вы это выдерживаете - я вообще не понимаю.
- Приходится. Так же, как и вы. Мы тоже приспосабливаемся. Ну так что там с Павличенко?
- Я смотрел её пресс-конференцию. Я с сорок первого уже рвался на фронт. Но тогда, когда она спросила, не хватит ли нам прятаться за её спиной... Тогда и началась моя история, как Капитана... сама знаешь, чего. Я мстил за то, что пришлось пережить ей и миллионам по всему миру. Я тогда стал первым мстителем. Я - и сотни сотен тысяч вместе со мной. Только у них не было сыворотки суперсолдата. А позади нас стояли те, кто считал себя выше. Белоручки, поборники ненависти к коммунизму и где-то половина ваших комиссаров. Ой, прости, - он вновь перешёл на русский. - Политруков. А потом они же говорили, как много сделали для всеобщей победы. Кричали с трибуны. Много, как же! Противно мне, Наташа. Противно. И стыдно - перед теми, кто, как и я прошлый, не дожили до конца войны. Перед теми, кто, провоевав с немцами два года, следом десятилетиями убивал друг друга в Корее, Вьетнаме, Афганистане, Чечне. Впрочем, чего я жалуюсь - я этого избежал. Жалко только, что тебя они успели в это... в это впутать.
- Меня-то зачем жалеешь, Стив, - она горестно прыснула. - Я убийца, я была воспитана, как убийца, я выучена, как совершенный агент смерти.
- Ты? О ради бога, Наташа! - он вдруг рассмеялся, по-прежнему держа голову на её плече. - Ты кому это говоришь? Я лично положил, наверное, пару сотен одних только гитлеровцев. И не меньше воинов Гидры. Я ведь солдат, Наташа. Солдат самой дрянной войны в истории человечества. Не мне тебя судить. На мне больше крови, чем на тебе. Не мне кидать в тебя камни. Кто считает себя безгрешным - пусть метнёт в нас обоих.
- У тебя хотя бы оправдание есть.
- Какое? Что я на войне убивал? Может быть, может быть. Но я убивал. Это в любом случае не слишком хорошо. Да, это война. Но никто не смоет крови с моих рук. Даже нацистской крови. Я не жалею, Наташа. Я не думал, что я убивал людей, потому что так думать было вредно. И я прекращал думать. Я видел немца - и я убивал его. Детей и женщин в моём списке нет, равно как и гражданских. А военных - сколько угодно.
- У тебя был приказ.
- А у тебя его не было? Или у вас там в ФСБ демократия? Насколько я могу судить по Щиту, с подчинёнными в спецслужбах мало кто считается. Фьюри вон на моё мнение было как-то плевать.
- В ФСБ всё также.
- Ну вот и весь разговор. Везде всё одинаково. Мы только делаем вид, что мы разные. На самом деле, разница между нами не столь уж и велика. И ты зря пытаешься доказать мне, что ты хладнокровна, расчётлива, способна предать или что-то в этом духе, - он поднял голову и оказался с ней лицом к лицу, едва ли не соединяясь носами. Продолжил говорить уже глаза в глаза. - Если бы ты была такой, ты бы переметнулась к Гидре. Если бы ты была такой, ты бы отказалась поехать со мной куда бы то ни было. Если бы ты была такой, ты бы не спасла меня там, в машине на мосту. Когда ты села мне на колени и прижала к спинке и рванула на себя, я многое о чём успел подумать. Но потом прогремел выстрел. - Надо же. Она даже забыла об этом. - Если бы ты была такой, ты бы не оттолкнула следом Сэма ногой. Если бы ты была такой, ты бы не согласилась на тот танец со мной. Если бы ты была такой, ты бы не поехала со мной сейчас. Не пытайся меня обмануть. Не получится. Ты не умеешь врать.
- Стив, я давно хотела тебе сказать одну вещь.
- Что именно?
- Что если ты и считаешь меня такой, то в этом есть заслуга только одного человека. Твоя заслуга, Стив. Я думала, что исправилась. Я уже говорила об этом. Но как бы не так. ФСБ было ничуть не хуже Щита.
- Оно хотя бы не вырастило у себя под крылом новую Гидру.
- Я думала, что стала хорошей. Нет. Ни хорошей, ни героиней. Всё оказалось тем же самым, что и было. Только хуже. Мишура попривлекательней, внутренности - погнилее. И Клинт, и Фьюри - да, они, быть может, и хорошие, но они всего лишь переманили меня. На другую сторону Силы, если хочешь. Но изменить меня они не смогли. Это сумел сделать только ты. Знаешь, на обществознании нам говорили: лучший метод воспитания - личный пример. Ты показал мне не правильную сторону. Ты показал мне, как нужно себя вести на этой правильной стороне. Ты заботился обо мне, ты помогал мне, ты спасал меня. Не потому, что я была тебе нужна на задании, а потому что я была тебе почему-то дорога. Не как агент Романова, а как Наташа, твоя верная подруга. И я буду ей, пока ты так считаешь, - она поймала его метавшийся взгляд. Неужели что-то изменилось? - Ты готов был погибнуть за меня. Бескорыстно погибнуть. Не потому, что я ценный сотрудник. Потому, что я была тебе почему-то дорога. Ты не требовал от меня возврата долга. Я сама хотела отплатить тебе. Не системе - тебе лично. Ты перевоспитал меня. Ты, а не кто-то другой. Когда же Щит рухнул... - она запнулась. - Когда он стал Гидрой, ты остался единственным лучом света для меня в этом мире. И если ты думаешь, что я с тобой сейчас по зову своего перед тобой долга, ты ошибаешься. Я здесь, потому что я хочу быть с тобой, Роджерс. Потому что нет у меня в этом паршивом мире хоть кого-нибудь более близкого, чем ты. И я хочу спросить у тебя вот что. Кто я для тебя, Стив? Подруга? Напарница? Союзница?
- Ни то, ни другое, ни третье. Ты единственное, что у меня есть, - что ж, коли она сама дала ему карты в руки, не воспользоваться этим было бы просто убийственно глупо. - Результаты моей войны давно сведены на нет. Баки, которого я знал, мёртв, я - тот, который пожертвовал собой во Вторую Мировую, - мёртв, Пегги осталась в той жизни. Всё, ради чего я боролся семьдесят лет назад, было растоптано и стёрто в порошок. Все вокруг только и твердят, что я архаизм или живая легенда, не более того. Ты была единственной, кто поддерживал меня. Единственной, кто принял меня таким, какой я есть: старомодным и устаревшим. Единственной, кому я смог довериться. И единственной, с кем я сражался бок о бок постоянно. Я сжился с тобой, Наташа. А потом... Тот поцелуй на кладбище, когда ты уходила. Наш танец. Следующее утро. Сегодняшнее - после душа. Всё это привело меня к одной мысли. Ты самое дорогое, что есть у меня в жизни. Прости, что ругался на тебя порой. Я не из-за невыполнения приказа злился. Я боялся, что с тобой что-то случилось.
-Ничего страшного. Я уже давно поняла. Тогда, когда ты меня вытащил из бункера Золы. Ну так что, Стив. Кем мне быть для тебя?
Молнии перестали озарять вспышками ночное небо. Вслед за ними прекратился и чудовищной силы грохот.
- Кем быть... Не знаю. Я знаю только одно: я люблю тебя, Наташа. И вопрос, как видишь, не во мне. Вопрос в том, кем ты хочешь быть для меня.
Он весь напрягся. Мурашки побежали по телу. В тревожном ожидании проходили секунды, прежде чем Романова пошла на ответный ход.
Она ждала этого ответа. Она знала, что он так ответит. Капитан Добродушие не мог по-другому. Она поняла это уже очень давно. Поняла, что ему было всё равно, что было в её прошлом. Его волновала она настоящая - та Галатея, которую он создал и полюбил. С тяжёлым характером, сильная, но в глубине души такая же, как и он. Ведь когда-то она была доброй, нежной, ласковой. Любящей. Так может, выпустить эти качества наружу? Хуже стать явно не могло. Да и полюбила она его: слабого физически парнишку стальной воли и выдержки, ставшего суперсолдатом, но при этом оставшегося таким же добродушным, верным, так же сильно любящим свой мир. Она прилетела на его свет, да так в нём и осталась, не в силах сопротивляться этой невероятной теплоте духа, этой постоянной, но не надоедавшей заботе. Заботе, в которой она, сильная, почти железная женщина, порой так нуждалась.
А ещё он, один из всех, никогда не играл с ней в чувства. Он жил этими самыми чувствами к ней. В мире агентов и шпионов он один был её отдушиной, единственным не-актёром. И она платила ему тем же - честностью и искренностью. Единственному из всех, с кем была рядом. И единственному, с кем была самой собой.
Однако она заставляла его ждать.
- Не хочу быть твоей женой, скажу честно. Помнишь моё прозвище, да? - она улыбнулась, давая знак, что всё в порядке. - Я не хочу становиться такой в прямом смысле этого слова. Но что до того, кем я хочу быть для тебя. Я уже всё сказала до этого. Я буду рядом с тобой кем угодно, где угодно, когда угодно. И таков мой окончательный ответ. Открой глаза, Стив: я люблю тебя.
Она поцеловала его в губы, в первый раз с тех пор, когда сделала это ради маскировки, укладывая на спину. Расстегнула кофту, отложила её в сторону. За ней последовала белая майка. Послышалось бренчание - видимо, зазвенел его крест, следом, отливая серебряным, упавший на голое плечо Роджерса, целовавшего нагнувшуюся над ним Романову. Откидывая одеяло в сторону, он, вновь слегка поднявшись, спустил руки с её плеч на талию. Ухватившись за тоненькую ткань майки, вопросительно посмотрел на женщину. Последовал немой ответ - она утвердительно моргнула. Оставляя необнажёнными лишь её бёдра, он медленно оголил её живот, грудь, спину, плечи. В первый раз она представала такой перед ним. Нежно, неторопливо он перевернул её на спину, нависая над ней, целуя сначала губы, затем - шею, переходя постепенно на плечи, спускаясь ниже, к груди. Пока Стив ласкал её, дыхание Наташи учащалось. Нет, делал он это, конечно, не совсем умело - как и целовался, впрочем. Но на первый раз за девяносто лет надо было сделать скидку. К тому же, следовало заметить, не столь уж и плох он был. Прав был Роджерс, когда говорил тогда в машине: нужна была практика. Что ж, если на то пошло, женщина была готова ему это предоставить.
Мужчина тем временем добрался до её живота, стремясь губами коснуться каждого миллиметра её кожи, пока она вдруг, резко застонав, едва не ударила ему под дых.
- Твою... Роджерс!
- Что такое? - подскочил он, как ужаленный.
- Рана. Пуля Барнса.
- Прости, - он обнял её, прижав к себе, аккуратно водя рукой по её животу, пытаясь смягчить причинённую боль.
- Кажется, кое-кто из-за неё сомневался, что меня кто-то замуж позовёт. Кое-кто поменял своё мнение? - она лукаво улыбнулась, заглядывая ему в глаза.
- Поменял. Если ты захочешь, хотя бы один кандидат уже нашёлся.
Он хотел что-то ещё сказать, но Наташа, обернувшись в его объятьях, прервала готовившуюся пламенную речь поцелуем: инициативу пришлось вновь возврашать себе. Заниматься болтовнёй желания сейчас никакого не было.
Дождь за окном прекратился. Засверкали звёзды, засияла Луна. На кровати любили друг друга два суперсолдата с не самым простым прошлым, не самым туманным настоящим и будущим, которое, без сомнения, этот момент представлялось лишь в самых ярких тонах.
Примечания
* Отсылка к названию 3й книги глобального события "Ось" в Marvel Comics - New World Disorder
** Заимствовано из песни Д. Майданова "Ничего не жаль"
Том: 2.5. В поисках Баки
Автор: Djulian-of-Amberus
Сюжетная арка № 1: Новый мировой беспорядок*
Часть 3: Тысяча сто поколений - любовь и война**
Размер: мини(8.000 слов/14 страниц)
Рейтинг: R
Жанр: джен, гет, AU
Персонажи: Стивен Роджерс/Наташа Романова
Предупреждения: вообще, во Франции "50 оттенкам серого" 12+ поставили. Здесь можно хоть 6+ ставить, если сравнивать с тем фильмом, ага. Всё очень мило, очень безобидно. Но если вы считаете, что Францию во Второй Мировой освобождал Советский Союз, либо же что определяющую роль в Великой Отечественной сыграла помощь войск союзников в сорок четвёртом, а также считаете "холодную войну" и все локальные конфликты, что с 1945 года произошли, хорошей идеей - бегите. Ибо сегодня я не восхваляю подвиг. Сегодня я осуждаю подлость.
От автора/Краткое содержание: Ну что ж, я добил этот текст. И скажу честно, это далеко не то, что я ожидал получить в начале. Я ожидал получить красивую, медленно развивающуюся, постепенно достигающую своего пика любовную историю символа американской нации и русской шпионки. Двух солдат, которым порядком надоело, что их правительства используют их отнюдь не ради благих целей. Но в итоге вышло совершенно другое. Вышел сумбурный, резкий, быстро развившийся пейринг двух порядком побитых жизнью людей, для которых не осталось ничего, кроме того, кто лежал рядом. Вышло осуждение всего послевоенного миропорядка, осуждение происходящего в мире сейчас. Вышло, вместе с тем, что-то, быть может, даже глубокое. А может - пшик и тонны излишнего, ненужного пафоса. Так или иначе, не стоит обманывать себя, уважаемые читатели - это не про войну. Это про любовь. По-прежнему - про любовь.
Посвящение: ветеранам Второй Мировой, Великой Отечественной, локальных конфликтов. И лично Виктору Петровичу Астафьеву и Стэнли Кубрику. Людям, открывшим мне глаза.
Поберегите свою психику, дамы и господа!
Да, второй фронт был открыт лишь тогда, когда разгром Германии стал лишь вопросом времени. Да, Союзники столкнулись с уже ослабленным врагом, однако это ничуть не умаляет героизм солдат, шедших навстречу пулям противника и гибнувших сотнями тысяч. Другими словами, подвиг людей, перебивших хребет нацизму, нужно уважать и помнить, вне зависимости от их национальности и нынешних политических реалий
Красный Циник, обзор на фильм "Ярость"
Он озяб, его гонит луна
Он во власти неведомых сил
И теперь всего будет сполна
Будь что будет, спаси - пронеси.
Только речи его горячи
Только прочь сомнения, прочь
Самый звонкий крик - тишина
Самый яркий свет - ночь.
Пикник - Самый звонкий крик - тишина
Красный Циник, обзор на фильм "Ярость"
Он озяб, его гонит луна
Он во власти неведомых сил
И теперь всего будет сполна
Будь что будет, спаси - пронеси.
Только речи его горячи
Только прочь сомнения, прочь
Самый звонкий крик - тишина
Самый яркий свет - ночь.
Пикник - Самый звонкий крик - тишина
5 сентября 2012 г., 07.00.
Кентшин, Польша.
Кентшин был маленьким провинциальным городком, который уже давно вырос из деревни, но далеко не дорос до миллионника или даже до пятисоттысячника. Таких в Европе и в мире был не один десяток и, наверное, не одна сотня. И он ничем бы не выделялся из их ряда, если бы не одно «но» - Волчье Логово, Вольфсшанце, расположенное близ него. Ставка немецкого командования на Восточном фронте во время Великой Отечественной, конечно, не обеспечивала такой приток туристов, как египетские пирамиды, но визитёров здесь определённо хватало. От недостатка популярности, иначе говоря, поселение не страдало, равно как и от малого количества отелей, созданных во благо туристов. Однако все они, как назло, оказались в этот день забиты посетителями. Бесцельно проскитавшись на арендованной ещё в Берлине машине всё утро по городу, они, наконец, набрели на маленькое двухэтажное здание 1913 года постройки – «Лунную Усадьбу», окрашенную в белый и красный цвета. Припарковавшись неподалёку, они вышли – всё в той же одежде, в которой садились в аэропорт, Наташа – всё в том же парике. Роджерс, вытащив из багажника её рюкзак и свой чемодан, взвалил их на себя и направился вместе с ней к зданию гостиницы.
- Если и здесь все номера будут заняты, будем спать в машине.
- А мыться где будем?
Вопрос Романовой молчаливо был перемещён из разряда насущных в разряд риторических. Пройдя по дорожке среди зелёного дворика, они зашли в холл. Ресепшионистка приветливо улыбнулась, произнеся на английском:
- Здравствуйте. Чем могу помочь?
- У вас есть свободные двухместные номера? – спросил Роджерс.
- Да, есть один. Только у нас заезд начинается с четырнадцати часов…
- Простите, - отодвигая Стива, произнесла Наташа. – А можно мы как-нибудь… обойдём это правило?
Тон её очевидно обещал золотые горы.
- Нет, простите, нельзя. Вы можете подождать здесь, в холле.
- А если так? – теперь уже Роджерс отодвинул Романову, доставая из кармана своё удостоверение сотрудника Щита. Недействительное, зато вполне достоверно показывавшее его имя и фамилию.
- Капитан…
- Прошу, обойдёмся без званий. Так что, мы можем заселиться? – Стив обворожительно улыбнулся.
Наташа едва удержалась от смешка. Её напарник неплохо освоился в этом мире. Жаль, что у них не было каких-нибудь персональных банковских карточек с буквой «А» или «М», которые открывали бы перед ними большую часть всех дверей. Она бы сама не прочь обладать такой. Или хотя бы удостоверением, гарантировавшим ей свободное заселение в любую гостиницу мира в любое время. Её старое она выкинула ещё тогда, когда они скрывались от Щита, превратившегося в Гидру с Пирсом в роли главной головы. А Стив, надо же, тогда, видимо, верил, что ещё сможет вернуться на службу. Он и вправду был слишком наивен. Тогда – уж точно.
А вот то, что он сделал сейчас, её даже, можно сказать, поразило. Воспользоваться своим «служебным положением» ради такого пустяка, как заселение? Это было неожиданно для неё. Но вместе с тем, она прекрасно понимала, что в другое время он бы этого не сделал. Принципы. Принципы, которые он впитал если не с материнским молоком, то уж точно - очень давно.
***
Бруклин, 27 января 1932 г., 19.00.
В то самое время, когда ещё не было лекарств от полиомиелита, когда едва-едва закончила свирепствовать испанка, когда весь мир содрогался в Великой Депрессии. Тяжёлое было время и для Соединённых Штатов. Беднейшей прослойке рабочего класса было ещё хуже, чем всем остальным слоям населения. Быть может, даже вместе взятым.
Дедушка Роджерса умер ещё четыре года назад. А пару месяцев назад ушёл и отец. Не умер - просто ушёл, избив мать и хлопнув дверью. Парень зла на него не держал: папа был хорошим человеком для него. Просто не справился со всем, что на него тогда навалилось. Не выдержал, не сумел перебороть.
А вот сам будущий суперсолдат не имел права так сделать. Сбежать из дому, покинув ту, что его родила и вырастила? Нет. Он никогда этого не сделает. Кто угодно, только не он. Он выдержит, осилит, прорвётся сквозь любые жизненные преграды, но не бросит, не оставит, не покинет. Он сделает всё ради неё.
Час назад он даже ограбил магазин. В наше время это бы назвали "попал в плохую компанию". В случае Стива, впрочем, говорить такое было бы не совсем верно. Мама заболела, причём тяжело. А денег на лекарств у них не было совершенно: зарплату задерживали не первую неделю. Пришлось выходить на местных грабителей и идти вместе с ними на "дело". Заработанные деньги ушли на столь необходимый пузырёк с горсткой таблеток. Сара выпила, конечно: под взглядом сынишки, будто молящего её, было затруднительно это не сделать. Но следом её лицо вдруг стало строгим:
- Стив. Пообещай мне кое-что. Хорошо?
- Да, мам.
- Никогда. Слы, - она закашлялась. - Слышишь? Никогда больше не делай этого. Ничего, что противоречит твоим... - снова кашель. - Твоим убеждениям. Ничего, что было бы неправильным. Не незаконным... неправильным. Хорошо... Кх-кх... хорошо, Стив?
- Даже ради тебя?
- Даже ради меня. Так что?
- Я обещаю, мама, - он взял ладонь её ослабевшей руки. - Я обещаю.
Он сидел у её постели, пока она не уснула. На следующий день его побили в подворотне. Хозяин магазина, который они ограбили, спас его, разогнав тех, кто напал на решившего выйти из дела Роджерса. Мать его скоро поправилась, а через месяц он вернул деньги, которые украл. И с тех пор ни разу Стив не обидел слабого, не убил безоружного, не пошёл против закона человеческого. Слово, данное матери, он соблюдал неукоснительно.
***
Сейчас он, впрочем, не слишком мучился. Быть может, закон он и переступил, но ничего плохого в его поступке не было. Всё равно бы в тот номер никто, кроме них, не заселился. Он не причинил никому боли, никого не оставил без крыши над головой, никого не лишил жизни. Его совесть была кристально чиста. Несколько фотографий с ресепшионисткой, конечно, выглядели самой настоящей взяткой, но ему было всё равно. Он устал, да и Наташа не являла собой образец бодрости. Единственное, чего им хотелось, так это спать.
- Вот, возьмите ваши ключи, - взяв деньги Стива, произнесла девушка. - Телевизор, отдельный санузел, двухместная кровать...
- Как вы сказали? Двухместная?
- Да. А что?
- Минутку. Нам нужно поговорить, - отводя Романову от стола за руку, сказал мужчина.
- Что стряслось, Роджерс?
- Ты слышала? Нам придётся спать на одной кровати. Может, подождём, пока освободится номер с двумя одноместными?
Если вы думаете, что он отдавал себе отчёт в том, что говорит, вы глубоко ошибаетесь. Стив в этот момент был близок к состоянию самой настоящей паники. Спать на одной кровати, а ещё, очевидно, под одним одеялом с Наташей, было, с одной стороны, не столь уж дурно. С другой стороны, здесь, наконец, впервые за эти дни проявилась его архаичность. Пустить к себе, заночевать в одной квартире, обнять, приготовить завтрак, подставить плечо - все эти невинные, во многом дружеские, ухаживания никак не могли сравниться с тем, что им пришлось бы находиться в одной постели. Роджерс патологически боялся не сдержаться, слишком резко проявить свои чувства. Сейчас это, впрочем, перешло другую грань.
Грань терпения Романовой. Невероятным усилием подавив приступ раздражения, она зашипела:
- Ты с ума сошёл, что ли? Если хочешь - жди, а я пойду спать. Если ты не устаёшь - молодец. А я устала. Я хочу спать. Понимаешь, Роджерс?! Спать.
- Я тогда на полу посплю. Мне не впервой.
Сменившая гнев на милость, Наташа, окинув его уже не холодно-разъярённым, а куда более тёплым, иронично-нежным взглядом, сказала:
- Спроси, есть ли у них запасные одеяла. Если нет, я могу и одетой лечь. Мне тоже, как ты понимаешь, не впервой. Если я тебя так смущаю.
- Хорошо. Иди тогда в номер. Я занесу вещи, ладно?
- Изволь, - взяв у него ключ от их места жительства на ближайшую неделю, Романова направилась в него. Стив же подошёл к стойке:
- Простите, а у вас случайно нет запасного одеяла?
- К сожалению, нет. Но в номере у вас будут ещё плед и простыня.
- И на том спасибо, - вздохнув и взвалив на себя вещи, он направился в номер.
Зайдя, невольно улыбнулся: Наташа спала мирным сном. Глядя на неё, скинувшую с себя парик и куртку, упавшую поперёк кровати, он поймал себя на мысли, что сейчас ни за что бы не поверил, что она, беззащитно распластавшаяся, миниатюрная по сравнению с ним, могла одним движением убить человека. Вместе с тем, это было так.
Сняв обувь, поставив рядом их вещи и свой щит, подошёл к Романовой. Снова взял её на руки, тихо обошёл вокруг кровати и аккуратно положил на спину, головой на подушку. Опять прокравшись вокруг, лёг рядом. Сон пришёл к нему быстро: сказалась усталость.
***
20.00.
Открыв глаза, Стив обнаружил себя в постели в одиночестве: Наташи рядом не было. Глаза его принялись за беглый осмотр номера: впереди был телевизор, чуть левее – шкаф, правее – окно. Два кресла, небольшой столик – ещё правее. По бокам кровати – две тумбочки для вещей. В комнате было темно: свет не горел, а за окном уже давно были сумерки. Слева от мужчины была дверь, ведущая в коридор с боковым ответвлением-санузлом и душевой. Вещей, поставленных им по приходе, видно не было, лишь аккуратно прислонённый к стене щит. Равно как не было видно ни Наташи, ни каких-либо записок, которые могли что-то сказать о её текущем местоположении. Подозрительная тишина начинала наводить его на не самые оптимистичные мысли, с которыми он направился в коридор. Она что, опять решила исчезнуть в самый неподходящий момент. Но, к счастью, ему навстречу отворилась дверь, из которой вышла Наташа. В белом халате до колен , с завёрнутыми в такого же цвета полотенце волосами. Похоже, она явно не ожидала, что он проснётся.
- Добрый вечер, Стив.
- Добрый вечер, Наташа, - глаза его, до того бегавшие, сконцентрировались на ней. - Как тебе спалось?
- Спасибо, что перетащил, - улыбнувшись, она обошла вокруг него, подойдя к стоящей в коридоре тумбе, на которой лежал фен. - И что лёг рядом. С тобой рядом было теплее.
Она вообще могла прожить без постоянных намёков в его адрес? Хотя, если вдуматься, то, пожалуй, это было не столь уж дурно для него. В конце концов, если она действительно не играла, а говорила это всерьёз, то всё было весьма и весьма неплохо. После вечера 2 сентября, во всяком случае, надежды его уж точно были далеко не иллюзорны.
А вот его боязнь потерять её начала принимать какую-то абсолютно параноидальную форму, что, в свою очередь, его, наоборот, беспокоило. Похоже, что-то и вправду произошло у него в голове во время того танца в их квартире. Но что? Что же всё-таки это было? Нечто мимолётное или что-то более похожее на то, что некогда было между ним и Пегги?
- Не за что, - ответил он, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и идя в комнату за вещами. Набросив на плечо полотенце и чистую одежду, направился обратно в ванную, попутно прижимаясь к стенке и аккуратно обходя высушивавшую волосы Романову.
Улыбка не сходила с её лица. Что было не так с Роджерсом? Неужели эта глыба думала, что, проходя в этом узком коридоре, не заденет Наташу, даже вжавшись в стену?
А может, он так и не освоился со своим новым телом? Да нет. В тысяча девятьсот сорок четвёртом она бы ещё могла сказать так, ведь тогда он только превратился в суперсолдата, только-только обрёл всю эту груду мускулов. И ещё она могла бы сказать так, потому что не видела его раньше.
Но она видела. Она видела этот сминающий всё на своём пути таран, мчащийся сквозь ряды то читаури, то солдат Гидры, и вместе с тем – блестяще мобильного и быстрого борца, не уступавшего не просто в схватке, но и в самой технике боя специально тренированным Зимнему Солдату и Батроку. Он прекрасно владел своим телом и всеми своими движениями.
Но с ним определённо что-то происходило. Что? Она не знала. Эти взгляды, танец, спокойное разрешение спать на плече. Он уже даже не слишком-то сильно возражал против того, чтобы лежать с ней на одной кровати. Перебраться под одно одеяло она пока не предлагала: столь резкой перемены в их отношениях производить пока не стоило. А стоило разобраться, не было ли всё это его пониманием дружбы. И как-нибудь при случае переспросить: кем же ей всё-таки для него быть?
Кухни в номере не было, холодильник стоял в коридоре между дверью в санузел и вешалкой для курток. Он был, как уже удостоверилась бывшая шпионка, пуст. Было уже очевидно, что в этот день им придётся довольствоваться запасённой ей едой быстрого приготовления – двумя упаковками лапши. Приготовить её, правда, пока возможным не предоставлялось: единственный источник воды в номере был в ванной, где сейчас находился Роджерс. Поэтому, вынув пищу из сумки, поставив её следом на стоявшую рядом с кроватью табуретку, она взяла в руки стаканы, оставленные здесь специально для гостей, и, войдя в коридор, встала напротив двери, ожидая, пока Стив выйдет.
Долго ждать себя он не заставил - на всё про всё ему хватило минут десять. Вышел мужчина одетым в синюю кофту на молнии с длинным рукавом, синие штаны и чёрные сланцы, очевидно, приготовленные им специально для гостиницы.
Расчёсанные, приглаженные волосы. Мальчишечье, без царапинки, без морщинки лицо. И тот же терявшийся при одном её виде добродушный взгляд. Точность, выверенность движений, безупречная военная выправка. Она всё это уже наизусть выучила. Она очень хорошо его знала. Быть может, даже слишком хорошо.
– Ты чего здесь стоишь?
- Воду хочу налить для лапши. Ресторана здесь нет, а есть нам что-то надо. Кстати, у тебя есть кипятильник? Мне не слишком хочется пить из-под крана.
- Должен быть. А зачем стояла? Я не закрывал дверь.
- Ты в постель меня не пускал, а теперь в ванную приглашаешь?
- А в чём проблема? Я был за ширмой. Зашла бы и налила.
- Чего тогда ты в кровати боишься? - она склонила голову набок в вопросительном жесте.
Определённо, тупик. В самом деле, чего же? "Видишь ли, Наташа, ты настолько красивая...". Нет, нет-нет-нет. Это прозвучит грубо, формально и фальшиво. К тому же, неправда. Будь она хоть трижды красавицей, каких свет не видывал, он бы глазом не моргнул. Нет, не этого он боялся. И не остаться с ней один на один. Нет, всё это было не то.
- Стив, говори, как есть. Я пойму.
А что ему сказать, если он сам ничего не понимает?
- А... - Похоже, ей придётся переводить ситуацию в шутку. - У тебя из-за твоей сыворотки проблемы?
- Да нет, - есть точка опоры! - С этим – уж точно нет. У меня проблемы с другим.
- С чем же? - она ехидно улыбнулась.
- Вот с этим, - он нагнулся к ней и коротко поцеловал в щёку. И сразу же резко, будто обжёгшись, отпрянул. Хотел было продолжить, сказать, что боялся, что всё, что происходило последние несколько дней было между ними, было из чувства её долга, а не чего-то большего по отношению к нему. Боялся, что не сдержится, а она не будет сопротивляться его напору просто потому, что считала это возвращением своего долга. Хотя, конечно, более всего он боялся слишком быстрыми своими действиями оттолкнуть её от себя. Здесь в дело вновь вмешивался его архаизм. И сейчас он стоял в растерянности, не понимая, что делать дальше. В идеале, сейчас был ход Наташи.
Но та стояла, не зная, как реагировать на столь внезапное проявление его чувств. То ли промолчать, то ли кинуться ему на шею и немедля, сбросив халат, затащить в постель. Второе, конечно, было бы предпочтительней. С кем - нибудь другим она бы выбрала этот вариант, не задумываясь. Но Стив не был "кем-нибудь". Он был человеком лругого воспитания, другой эпохи, в конце концов, любовь для него не была игрой и не развлечением. Да и не хотела она форсировать события. Роджерса интересно было завоёвывать медленно, пленяя его постепенно. Нужно было, чтобы он сказал три заветных слова. Соблазнять же его было попросту скучно и слишком просто. К тому же, если бы она попробовала сделать это, наверняка бы разрушила "светлый" образ в его глазах. Не говоря уж о том, что осуществлять это она не желала. Как минимум потому, что за те полтора-два года, что они были вместе на заданиях, она начала воспринимать его как кого-то большего, чем просто очередной интерес. Она привязалась к нему слишком сильно. Она знала многих мужчин, по долгу службы не с одним была. Но Стив был, пожалуй, особенным. Наташа терпеть не могла такие фразы, но поделать ничего не могла. Роджерс и вправду был другим. И относился к ней тоже по-другому. Не просто как к верному соратнику и хорошему другу, но как к близкому, почти родному человеку. Смотрел на неё не просто как на привлекательную femme fatale, нет. Он видел гораздо глубже, он видел ту девочку, которая некогда хотела пойти в балерины, но судьба которой привела её в Красную Комнату ФСБ. Он даже преданность в ней разглядеть сумел: и она платила ему ей за это. Романова, скрываясь с ним, впервые почувствовала, что не сможет выкупить свою шкуру за счёт предательства, что будет биться за него и за его идеалы до конца, что, не задумываясь, прикроет его спину, когда будет нужно. Он доверился ей, а она не имела права это доверие не оправдать. Ведь именно Стив, нежный и добрый Стив, сумел стать её убежищем, человеком, с которым она нашла покой. Человеком, с которым она хотела быть, несмотря ни на что. Знал бы он, как трудно ей было сейчас сдерживать себя. Но она делала это - чтобы он потом не винил себя, что не устоял. Она молчала, и лишь глаза, вопросительно на него смотрящие, выдавали не утихавший в её сознании вопрос: кем ей быть для него?
- Пойду достану кипятильник, - аккуратно обходя её, произнёс он, даже не смотря Романовой в глаза, виновато потупив взор. Он так и не решился сказать ей. Не смог признаться в том, что чувствовал.
Он издевался над ней. Почему не сказал? Решил, что всё-таки лучше остаться друзьями? Экс-шпионка покачала головой. Нет. Просто побоялся отказа. Страх слов "Нет, Стив, ты хороший, но не мой" был для него непреодолим. Слишком робок был бесстрашный солдат в отношениых с противоположным полом. Наверное, стоило-таки кинуться на него. Сам он, видимо, никогда ей не признается. Видимо, поцелуй в щёку был пределом возможностей. Но и она не маленькая девочка, сама всё поняла. Надо было продолжать понемногу, потихоньку сокращать дистанцию между ними. Всё равно больше ничего не оставалось.
С такими мыслями она, набрав воды в стаканы, направилась в комнату. На выходе из ванной перед ней возник Стив. Тихо, сдавленно, будто виновато, он сказал:
- Дай мне один.
Она отдала ему одну из ёмкостей с водой. Он развернулся, пошёл впереди неё, и за два шага они оказались в спальне. Поставили стаканы на ближайшую тумбочку - кажется, то была Роджерса, - подключили в розетку сначала один кипятильник, а следом и второй, вынутый Романовой. Начался процесс "приготовления" пищи. Проходил он в полной, неловкой тишине. Ни один не решался заговорить. Прошло пять минут, прежде чем женщина произнесла:
- И чего молчим?
- Да так, задумался.
- О чём? - пауза. - Стив, что-то случилось?
- Нет, всё в порядке. Я всё о том же, - не говорить же, что о ней? Опять нужно переводить тему, да что же это такое?! - Думаю, где же может быть Баки.
- Поехали сейчас в Вольфсшанце, узнаем, - конечно, она понимала, что не о Зимнем Солдате он думал, а о ней. Но пришлось не подавать вида.
- Поздно уже. Если наша теория верна, то он там и никуда не денется. Если же мы ошибаемся, его там нет.
- Что-то ты не слишком торопишься. Не узнаю человека, исколесившего пол-Америки, едва выписавшись из госпиталя.
- Торопился бы - уже бы Европу исколесил вдоль и поперёк.
- Не узнаю преданного друга.
- Был бы преданным - спас бы в сорок пятом.
- Прости.
- Проехали.
Вода в стаканах закипела. Наташа, прикосновением ладони к коленке останавливая собиравшегося было вскочить Стива, встала, выключила кипятильники. Открыла упаковки, вылила в них ещё бурлившую воду. Добавила находившиеся в комплекте соусы, закрыла, проткнув одноразовыми вилками.
- Где будем есть? Здесь, за столом?
- Давай здесь, - Роджерс махнул рукой. Определённо, он был не в духе. Да и у неё куда-то делась прежняя игривость. Оставив ёмкости на табуретке, она села на кровать рядом с ним. Вновь воцарилось молчание. Обычно оно нарушалось то её разговорами почти ни о чём, то его меланхоличным бурчанием. Но в этот раз ничто не мешало установлению гробовой тишины. Держалась она до той поры, пока Стив, протянув руки, не взял упаковки и не отдал одну из них Наташе. Они приступили к еде. Не самой, быть может, вкусной или полезной, но уж точно не той, на которую эти двое могли бы пожаловаться. Роджерс, познавший военно-полевую кухню и прелести холостяцкой жизни, посчитал этои ужин не самым плохим. Романова, которая в бегах порой питалась кашей из ремней, восприняла это и вовсе как манну небесную. Хотя яичница в исполнении её друга, наверное, была слегка повкуснее. Но об этом можно будет поговорить завтра, когда они найдут какой-нибудь маленький продуктовый и хорошенько там закупятся. Пока же лапша была не столь плохим вариантом. Только слишком уж было тихо. А это порядком раздражало.
- Стив, может, телевизор включим?
- Давай. Только я пульт не вижу.
- Вон он, на столике лежит. Да сиди, я сама дойду.
Что с ней стало не так? Нет, она, конечно, и раньше проявляла о нём заботу, но теперь в этой заботе стали проскальзывать какие-то совершенно новые нотки. И стали проскальзывать они как раз после его поцелуя. Да, определённо, намёк она поняла. Даже начала отвечать на него. Или ему казалось? В любом случае, нужно было проверить, убедиться, что это не вдруг спавшие со лба на глаза розовые очки, а вполне объективная реальность.
За окном уже была холодная восточноевропейская осень, в этот раз отметившаяся особо ранними заморозками. Резкое понижение температуры в сентябре было аномалией: на деревьях листья только начинали желтеть, как по ним уже готов был бить град. Небо заволокли тучи, ни одной звезды не было видно на нём, розово-сером, куда более похожим на зимнее, чем на летнее.
- Наташа, а у вас в России... также?
- Что?
- Погода.
- Нет, - она доела остаток лапши. - У нас лучше. Лето почти. В Сталин... - она запнулась. Нет, Сталинграда больше не существовало. - В Волгограде мы в это время даже кофты ещё не надевали. Да и тут, я думаю, это редкость.
- У нас, помню, тоже лето чуть ли не до конца октября в хорошие годы длилось. Но Бак всё в куртку меня кутал, - поставив свою упаковку рядом с той, из которой закончила есть Наташа, продолжил. - Сначала мама, потом он.Заболеешь, говорили они. Простудишься. Не знаю, благодаря им или нет, не заболел и не простудился. Астмы, впрочем, хватало с головой.
- А нас в мороз, помню, тренироваться выгоняли, когда я в ФСБ только поступила. Весело было. Первые секунды три. А потом только и думала, чтобы поскорее всё это кончилось. Но холода я с тех пор не боюсь. Так что, если надумаешь вновь замёрзнуть, можешь позвать с собой.
Не зная, что ответить, он лишь улыбнулся ей. Внимание его переключилось на телевизор.
- Что это идёт?
- Цельнометаллическая оболочка Кубрика.
- Кубрик... Хм. Эйзенштейна - помню. Люмьеров - помню. Чаплина - помню. Кубрика не помню. Про что это хоть?
- Война во Вьетнаме. Ты помнишь её?
- Лично - нет. И слава богу. В книжке читал только.
- Ну так что, я оставляю?
- Да, конечно.
- Тогда смотри, я пока схожу, выкину контейнеры.
- Куда? - он испуганно обернулся.
- В ванную. Помнишь мусорку там?
- А, эта. Да, помню.
- Ну так что, разрешаете, товарищ капитан?
- Разрешаю, товарищ, - последнее слово он неуклюже выговорил по-русски, заставив Наташу хихикнуть. Она обожала те моменты, когда кто-то пытался говорить с ней на её языке. Но Стиву надо было отдать должное: такого милого "tovarisschch" она давненько не слышала. Да и прозвучало это относительно натурально: видимо, не пару раз борьба с Гидрой забрасывала его на Восточный фронт.
Мужчина, тем временем, прилёг на кровать, погружаясь в фильм. Его внимание захватывала речь начальника казарм, первый из кадров фильма(и где шпионка только откопала канал на английском?). Вышедшая из ванной Романова тихо, еле слышно села рядом с ним. Она, ещё не видевшая, на какие эмоции его пробило после "Старикам здесь не место", даже не представляла, на что обрекла его фильмом Кубрика.
За окном темнело.
- Тебе свет включить? - спросил Стив в первую рекламную паузу.
- Да зачем? Нет, не надо. Поскорее бы потемнело.
- А что?
- Переодеваться я, по-твоему, как буду? Или ты хочешь, чтобы я в этом халате спала?
- Тогда не понимаю, в чём проблема. Переодевайся. Я могу отвернуться. Могу глаза закрыть, если хочешь.
- Делай, как считаешь нужным, Стив. Хоть в четыре глаза уставься, я возражать не стану. В конце концов, - она вздохнула. - Моё тело - не такая уж и большая тайна. Тем более для тебя, - он не ослышался? Она сейчас действительно это сказала? - Просто тебе потом спать рядом со мной. Что мне надеть?
- Что хочешь, Наташа. Я сейчас не твой командир, и тебе далеко не четырнадцать лет. Хоть голой оставайся - только одеялом закройся.
- Это сойдёт? - спросила она, доставая чёрную безрукавку.
- Вполне. Та самая, которую ты у Сэма надела?
- Да. Ну так что, я переодеваюсь?
- Угу. Реклама закончилась, кстати. Так что мне теперь есть, куда смотреть.
С этими словами он продолжил созерцать казарменный быт в армии Штатов в 60-х годах. Краем глаза видел, как бывшая напарница скидывала с себя халат. Краем уха слышал, как она залезла под одеяло.
В этот момент его словно молния поразила.
- Наташа, стой. Не ложись пока.
- Ты чего, Стив?
- Подушка, - беря ту, на которую собиралась лечь подруга, он взбил её и положил обратно. - Вот, теперь можешь лечь. Так тебе будет удобней.
- Спасибо. Я уж и забыла за всё это время, что такое спать на нормальной постели, - устраиваясь в кровати, ответила Романова, пока Роджерс повторял процедуру уже со своей подушкой.
- Не стоит благодарности, - улыбнулся он. Продолжать диалог смысла не было: суперсолдат, как загипнотизированный, вновь переключился на экран телевизора.
По стеклу ударили брызги. Начался дождь: погода улучшаться, очевидно, не собиралась.
Как, впрочем, и мысли Стива, с каждой секундой просмотра "Оболочки" всё более и более лишавшиеся относительно положительного настроя. К концу первой части он уже не лежал раслабленно на кровати, а сидел, слегка наклонившись вперёд и напряжённо уставившись на экран. Когда же прозвучала финальная песня второй, Вьетнамской, он согнулся ещё больше, закрыв лицо руками и, трясясь, еле слышно неровно вздыхал. Он не плакал, нет: но со стороны это выглядело весьма и весьма похоже на то.
Что произвело на него такое впечатление? Ответить на этот вопрос не составит труда человеку, хорошо знавшему Стива и смотревшему фильм. Вся картина его мира, начавшаяся рушиться около полугода назад, рухнувшая во время краха Щита, теперь окончательно превратилась в руины.
Первый удар был нанесён по жизни в казармах, последним воспоминаниям суперсолдата о "Ревущих Коммандос " и Баки. Да, командование у них было, спору нет, суровое, но тиран, созданный Кубриком, превзошёл его в разы. Уничтожая всё человеческое в солдатах, он превращал их не в то, чем являлись соратники Стива, - сильные, готовые порой убить, но никогда не терявшие остатки гуманизма люди. Нет. Из этой школы выходили цельнометаллические оболочки калибра 7.62, машины смерти. И это в лучшем случае(если не принимать в расчёт того парнишку, рядового Шутника, который один из всех ухитрился сохранить остатки себя прежнего). В худшем же - они просто ломались, как рядовой Куча, не выдерживая тяжести как физических, так и психологических нагрузок, убивая столь ненавистных "наставников"-Хартменов. Роджерс, прошедший относительно мягкий режим лагеря спецподготовки, так и рвался воскликнуть, что не могло так быть. Но потом вспоминал призывников во времена Второй Мировой. Вспоминал их уставшие лица, безразличные глаза и ещё более безразличное поведение во время его перед ними выступлений, этой псевдопатриотической клоунады. Вспоминал - и понимал, какие чувства она у них вызывала. На какие эмоции провоцировали их его чистенький, выглаженный костюм, его умытое, улыбающееся лицо, его радостный, "вдохновляющий", "победоносный" танец. Их, прошедших через это горнило ада под названием "лагерь подготовки" это не могло вдохновить ровным счётом ни на что. Только разозлить. Тогда он это не понимал. Зато понял сейчас, когда увидел эту жизнь изнутри. Если это, конечно, можно было назвать жизнью.
Впрочем, это было ещё не самым худшим. Дальше его взору открылась картина гораздо более устрашающая - Война. Не та, через которую прошёл он. Не война за жизнь всего мира, с её сотней миллионов загубленных жизней. Нет, что вы. Локальный конфликт во Вьетнаме, не более того. Он не должен был произвести на суперсолдата, видевшего некогда Бухенвальд, Освенцим, Альту-С, Маабит, никакого впечатления. Но, как ни странно, это повергло его даже в больший шок, чем первая часть фильма. Причина тому оказалась крайне проста. От гитлеровской Германии или Гидры чудовищно-бесчеловечные преступления были вполне ожидаемы. Но от его родной страны, идеалами которой он считал гуманизм и человечность, страны, пославшей своих детей и его в их числе на помощь Советскому Союзу в защите вечных ценностей, - абсолютно, с полной уверенностью можно сказать, что нет. Он не мог поверить, что это всё было. Что с вертолётов расстреливали мирных жителей, что своих солдат каждый день превращали в груз 200 ради непонятно каких стремлений правительства, что на никому не нужную, проигранную войну отправляли совсем ещё детей. Не добровольно, как его, а против их воли, пропустив сквозь чудовищную муштру военных лагерей, забрасывали в совершенно чуждые им вьетнамские джунгли. Что они, вместо того, чтобы пытаться сохранить остатки человечности, то насиловали местных женщин, то обеспечивали деньгами местных же проституток, то убивали гражданских. Без цели. Без колебаний. Без жалости.
А потом он вспоминал то, что Кубрик не показал. Вспоминал напалм. Вспоминал биологические атаки. И от этого становилось только хуже. Всё это ввергало его в ещё большее отчаяние, всё в большее непонимание происходившего и его целей, мотивов правительства. И всё усиливался кризис жанра.
Дождь разошёлся, превратившись в ливень.
- Стив. Стив, что с тобой? - попыталась вывести из его оцепенения Романова. - Стив, очнись!
Он открыл лицо. Глаза его, покрасневшие, поникшим взором смотрели на неё. Давно она его таким не видела. Даже тогда, на кладбище, не было во всём его облике такой боли и такого ощущения безысходности. И никогда в Наташе ещё не было такой к нему жалости. Раньше она ей не поддавалась, полагалась на то, что соратник всегда был удивительно силён изнутри, что он был способен справиться сам. Но сейчас она была нужна ему, сейчас он не сможет без её помощи, её поддержки. Помощи и поддержки единственного близкого человека во всём мире.
Притянув Стива к себе, она заключила его в свои объятия, прижав голову к груди, и принялась успокаивающе проводить ладонью по волосам. Так продолжалось пару минут, прежде чем мужчина ответил ей, обхватив руками за талию, и, слегка приподнимаясь, опёрся подбородком на её плечо. Руки Романовой опустились на его спину, сама она, слегка склонив голову вправо, легко стукнулась о его висок. В такой причудливой позе они и замерли, проводя недвижимо минуты. По телевизору начинался "Апокалипсис сегодня" Копполы. Сегодня, видимо, был день Вьетнама.
Стива, впрочем, это уже не беспокоило. Волновало его другое.
- Господи, как хорошо, - подрагивающим голосом произнёс он. - Как хорошо, что я замёрз. Что я не дожил до этого.
- Почему?
- Потому что это не то, за что боролся я. И не то, за что погибали десятки миллионов ваших солдат и сотни тысяч наших, а ещё миллионы - калечили свои жизни. Это неправильно, Наташа. Это неправильно.
- Ты слишком чист для политики, Стив.
- Политики... Да что политика. Это не политика, это убийство. Они десятки тысяч наших парней посылали на смерть. Но ради чего? Ради демократического режима?
- Наверное.
- Я тебя умоляю, Наташа. Демократию нельзя насадить. Нельзя оружием привести людей к свободе, если только это оружие не у них в руках. Нельзя гробить своих детей ради непонятно чего. Я могу понять Вторую Мировую. Это была борьба за жизнь. А здесь что? Передел мира, замаскированный под наши вечные идеалы. А какие идеалы? Разве напалм и изнасилования - это то, к чему Америка стремилась? Ради этого я умер? Ради этого мы положили сотни тысяч парней семьдесят лет назад? Ради этого? - он едва ли не кричал. Романова гладила его по спине, пытаясь хоть как-то смягчить его боль.
- Нет, Стив. Не ради этого. Ради того, чтобы мы сейчас жили в нормальном мире, с мирным небом над головой.
- Ты слишком чиста для политики. Оглянись на нашу историю. Каждое десятилетие - бессмысленная война. Корея, Вьетнам, Афганистан, Югославия, Ирак. И везде - смерти. Везде. Во имя чего только, не могу понять. Из всех них хорошо живёт только Южная Корея, а в остальных всё ни на йоту не улучшилось после нашего "благородного" вмешательства, а где-то стало только хуже.
Вдалеке сверкнула молния. Раздался раскат грома.
- Ты думаешь, у нас лучше? У нас тоже самое. Корея, Ангола, Никарагуа, Афганистан, Чечня.
- Про вас я вообще молчу. Страна-победительница, народ-победитель... А что он получил, этот народ? Продолжение тоталитаризма, не более. Серьёзно, Наташа, я видел ваших солдат. Несломленные, порой радостные даже. Даже штрафные роты. Они все шли в бой, они все были готовы умереть там за Родину, которую они любили не меньше, чем я свою. А в итоге - умирали не в Освенциме или Маабите, а в своих лагерях. И главное, это не в первый раз. В восемьсот двенадцатом у вас такая же штука была, только тогда крестьян в зависимость возращали.
- Откуда такие познания?
- Ваши за костром и рассказали. Хорошие парни, и на английском говорили чисто. Почти как ты.
- Спасибо, - отозвалась она на комплимент.
- Но не мне тут их судить. У нас рабство отменили позже, чем у вас - крепостное право. Штатам тут гордиться нечем. Но ваших солдат мне всё равно жалко. Наши-то возвращались в неразрушенные дома, в нормальную жизнь. А ваши - на руины. И жили же, наверное. Выстроили страну, перешли опять к планам на коммунизм,
- А в итоге - пятидесятый год, Корея.
- В итоге - сорок девятый, создание НАТО, и пятьдесят пятый - ОВД. Мы, победители, вместо того, чтобы строить новый мир, мир без войн, без конфронтации, ополчились друг на друга. Корея, Вьетнам, Афганистан. Не мы против кого-то. Мы против друг друга. Господи, как хорошо, всё-таки, что я не дожил. Я бы не хотел поливать напалмом или свинцом гражданских. И уж точно я бы не хотел воевать против тех, с кем сражался бок о бок. Просто представь, Наташа. Мы с тобой стреляем друг в друга, потому что нашим правительствам вздумалось мускулами друг перед другом поиграть. Мы. С тобой. О Дева Мария, нет, я не хочу верить в это. Но я знаю - это могло бы быть. Хорошо, что я умер, а ты родилась позже.
Он зарывался носом в её волосы, а она продолжала успокаивать его, водя ладонью уже по его голове. Она понимала, что он чувствовал.
- Наташа. Вы же не для того били Гитлера, а мы - Гидру? Не для того, чтобы потом делить этот мир, как голодные собаки - кость?
- Нет. Не для того. Для того, чтобы людей не сжигали и не морили газами из-за того, что они были другой национальности. Для того, чтобы нацизм не победил и не уничтожил всю нашу цивилизацию по прихоти горстки фанатиков с Тессерактом или с осколками какого-то копья.
Стив, усмехнувшись, нервно цокнул.
- А он победил, Наташа. В этом вся проблема. Нацизм победил. И он вернулся. Разве ты не видела? Помнишь Гидру? Она выросла у нас под крылом, а мы во всём ей потакали. Помнишь же Золу?
- Помню.
- Вот-вот. А ведь его не Гидра привлекла на службу, а Щит. Гидра всего лишь этим воспользовалась. И ведь это только один пример. А сколько их было?
- Один из них - я, Стив.
- Что-то я не помню, чтобы ты вскидывала руки вверх каждый день или поддерживала господина Пирса. Наташа, привлекать соперника на свою сторону - это нормально. Ненормально, когда на свою сторону привлекают людей, практически лично ответственных за геноцид. Так что нет, твоё привлечение - это другая история, не впутывай себя в это. Или ты думаешь, утопия коммунизма чем-то хуже утопии демократической? - он фыркнул. - Ничем. А идея мировой социалистической революции ничем не хуже идеи насильственного установления власти народа. Это одного поля ягоды. Приглядись. Я помню, Советский Союз называли агрессором, когда вы напали на Финляндию. Может, так и было. Но не государству, которое вводило войска везде, судить другое такое же государство. Не государству, провозгласившему доктрину Монро, судить государство, под чьей эгидой развивался Коминтерн. Как вы там говорите? Одно другого не слаще? Вот, Наташа, я об этом. А самое страшное - это то, что мы помалкиваем, когда по всему миру это возвращается, потому что нам это выгодно. Прибалтика, Украина, Германия, Россия, Штаты, Европа - нацизм пустил корни везде. И Гидра - это всего лишь предвестник. Мы отрубили восемь голов - а появится шестнадцать. Это нужно прижигать и выжигать, этому нужно что-то противопоставлять. А противопоставить нам нечего. Понимаешь, Наташа, нечего. Наши государства не хотят видеть людей. Они хотят видеть сферы влияния, и ради этих сфер влияния готовы посылать миллионы своих детей на смерть. Не во имя всего человечества - а ради денег. И пока что-то будет приносить им деньги, пока что-то будет им выгодно - они будут закрывать на это что-то глаза. Вспомни Мюнхенский заговор и Секретный протокол пакта Риббентропа-Молотова. Это ведь политика умиротворения агрессора в чистом виде. К чему она привела? К Бухенвальду и Освенциму, к Омахе и Арденнам, к холокосту, к геноциду... И мы все в этом участвовали, все поддерживали это. Нам упорно до сорок первого твердили, что в СССР всё хуже, чем в Германии, что там медведи в шапках-ушанках ходят, а их ещё и расстреливают из балалаек миллионами, перед этим опаивая водкой. - он усмехнулся. - А потом прогремела война. Черчилль благожелательно отозвался о дьяволе в палате общин, а к нам начали посылать ваши делегации. И знаешь, мы увидели, что вы обычные люди. Такие же, как мы. А я увидел вашу снайпершу... господи, как же её... Павличенко, кажется? Женщину, которая убила три сотни немцев, но которая при этом по-прежнему была человеком. Сломанным, слегка побитым, быть может... но это война. И должен тебе сознаться, спустя три года я это окончательно понял. Ничего там хорошего нет. Мы-то с Баки ломались, а уж как вы это выдерживаете - я вообще не понимаю.
- Приходится. Так же, как и вы. Мы тоже приспосабливаемся. Ну так что там с Павличенко?
- Я смотрел её пресс-конференцию. Я с сорок первого уже рвался на фронт. Но тогда, когда она спросила, не хватит ли нам прятаться за её спиной... Тогда и началась моя история, как Капитана... сама знаешь, чего. Я мстил за то, что пришлось пережить ей и миллионам по всему миру. Я тогда стал первым мстителем. Я - и сотни сотен тысяч вместе со мной. Только у них не было сыворотки суперсолдата. А позади нас стояли те, кто считал себя выше. Белоручки, поборники ненависти к коммунизму и где-то половина ваших комиссаров. Ой, прости, - он вновь перешёл на русский. - Политруков. А потом они же говорили, как много сделали для всеобщей победы. Кричали с трибуны. Много, как же! Противно мне, Наташа. Противно. И стыдно - перед теми, кто, как и я прошлый, не дожили до конца войны. Перед теми, кто, провоевав с немцами два года, следом десятилетиями убивал друг друга в Корее, Вьетнаме, Афганистане, Чечне. Впрочем, чего я жалуюсь - я этого избежал. Жалко только, что тебя они успели в это... в это впутать.
- Меня-то зачем жалеешь, Стив, - она горестно прыснула. - Я убийца, я была воспитана, как убийца, я выучена, как совершенный агент смерти.
- Ты? О ради бога, Наташа! - он вдруг рассмеялся, по-прежнему держа голову на её плече. - Ты кому это говоришь? Я лично положил, наверное, пару сотен одних только гитлеровцев. И не меньше воинов Гидры. Я ведь солдат, Наташа. Солдат самой дрянной войны в истории человечества. Не мне тебя судить. На мне больше крови, чем на тебе. Не мне кидать в тебя камни. Кто считает себя безгрешным - пусть метнёт в нас обоих.
- У тебя хотя бы оправдание есть.
- Какое? Что я на войне убивал? Может быть, может быть. Но я убивал. Это в любом случае не слишком хорошо. Да, это война. Но никто не смоет крови с моих рук. Даже нацистской крови. Я не жалею, Наташа. Я не думал, что я убивал людей, потому что так думать было вредно. И я прекращал думать. Я видел немца - и я убивал его. Детей и женщин в моём списке нет, равно как и гражданских. А военных - сколько угодно.
- У тебя был приказ.
- А у тебя его не было? Или у вас там в ФСБ демократия? Насколько я могу судить по Щиту, с подчинёнными в спецслужбах мало кто считается. Фьюри вон на моё мнение было как-то плевать.
- В ФСБ всё также.
- Ну вот и весь разговор. Везде всё одинаково. Мы только делаем вид, что мы разные. На самом деле, разница между нами не столь уж и велика. И ты зря пытаешься доказать мне, что ты хладнокровна, расчётлива, способна предать или что-то в этом духе, - он поднял голову и оказался с ней лицом к лицу, едва ли не соединяясь носами. Продолжил говорить уже глаза в глаза. - Если бы ты была такой, ты бы переметнулась к Гидре. Если бы ты была такой, ты бы отказалась поехать со мной куда бы то ни было. Если бы ты была такой, ты бы не спасла меня там, в машине на мосту. Когда ты села мне на колени и прижала к спинке и рванула на себя, я многое о чём успел подумать. Но потом прогремел выстрел. - Надо же. Она даже забыла об этом. - Если бы ты была такой, ты бы не оттолкнула следом Сэма ногой. Если бы ты была такой, ты бы не согласилась на тот танец со мной. Если бы ты была такой, ты бы не поехала со мной сейчас. Не пытайся меня обмануть. Не получится. Ты не умеешь врать.
- Стив, я давно хотела тебе сказать одну вещь.
- Что именно?
- Что если ты и считаешь меня такой, то в этом есть заслуга только одного человека. Твоя заслуга, Стив. Я думала, что исправилась. Я уже говорила об этом. Но как бы не так. ФСБ было ничуть не хуже Щита.
- Оно хотя бы не вырастило у себя под крылом новую Гидру.
- Я думала, что стала хорошей. Нет. Ни хорошей, ни героиней. Всё оказалось тем же самым, что и было. Только хуже. Мишура попривлекательней, внутренности - погнилее. И Клинт, и Фьюри - да, они, быть может, и хорошие, но они всего лишь переманили меня. На другую сторону Силы, если хочешь. Но изменить меня они не смогли. Это сумел сделать только ты. Знаешь, на обществознании нам говорили: лучший метод воспитания - личный пример. Ты показал мне не правильную сторону. Ты показал мне, как нужно себя вести на этой правильной стороне. Ты заботился обо мне, ты помогал мне, ты спасал меня. Не потому, что я была тебе нужна на задании, а потому что я была тебе почему-то дорога. Не как агент Романова, а как Наташа, твоя верная подруга. И я буду ей, пока ты так считаешь, - она поймала его метавшийся взгляд. Неужели что-то изменилось? - Ты готов был погибнуть за меня. Бескорыстно погибнуть. Не потому, что я ценный сотрудник. Потому, что я была тебе почему-то дорога. Ты не требовал от меня возврата долга. Я сама хотела отплатить тебе. Не системе - тебе лично. Ты перевоспитал меня. Ты, а не кто-то другой. Когда же Щит рухнул... - она запнулась. - Когда он стал Гидрой, ты остался единственным лучом света для меня в этом мире. И если ты думаешь, что я с тобой сейчас по зову своего перед тобой долга, ты ошибаешься. Я здесь, потому что я хочу быть с тобой, Роджерс. Потому что нет у меня в этом паршивом мире хоть кого-нибудь более близкого, чем ты. И я хочу спросить у тебя вот что. Кто я для тебя, Стив? Подруга? Напарница? Союзница?
- Ни то, ни другое, ни третье. Ты единственное, что у меня есть, - что ж, коли она сама дала ему карты в руки, не воспользоваться этим было бы просто убийственно глупо. - Результаты моей войны давно сведены на нет. Баки, которого я знал, мёртв, я - тот, который пожертвовал собой во Вторую Мировую, - мёртв, Пегги осталась в той жизни. Всё, ради чего я боролся семьдесят лет назад, было растоптано и стёрто в порошок. Все вокруг только и твердят, что я архаизм или живая легенда, не более того. Ты была единственной, кто поддерживал меня. Единственной, кто принял меня таким, какой я есть: старомодным и устаревшим. Единственной, кому я смог довериться. И единственной, с кем я сражался бок о бок постоянно. Я сжился с тобой, Наташа. А потом... Тот поцелуй на кладбище, когда ты уходила. Наш танец. Следующее утро. Сегодняшнее - после душа. Всё это привело меня к одной мысли. Ты самое дорогое, что есть у меня в жизни. Прости, что ругался на тебя порой. Я не из-за невыполнения приказа злился. Я боялся, что с тобой что-то случилось.
-Ничего страшного. Я уже давно поняла. Тогда, когда ты меня вытащил из бункера Золы. Ну так что, Стив. Кем мне быть для тебя?
Молнии перестали озарять вспышками ночное небо. Вслед за ними прекратился и чудовищной силы грохот.
- Кем быть... Не знаю. Я знаю только одно: я люблю тебя, Наташа. И вопрос, как видишь, не во мне. Вопрос в том, кем ты хочешь быть для меня.
Он весь напрягся. Мурашки побежали по телу. В тревожном ожидании проходили секунды, прежде чем Романова пошла на ответный ход.
Она ждала этого ответа. Она знала, что он так ответит. Капитан Добродушие не мог по-другому. Она поняла это уже очень давно. Поняла, что ему было всё равно, что было в её прошлом. Его волновала она настоящая - та Галатея, которую он создал и полюбил. С тяжёлым характером, сильная, но в глубине души такая же, как и он. Ведь когда-то она была доброй, нежной, ласковой. Любящей. Так может, выпустить эти качества наружу? Хуже стать явно не могло. Да и полюбила она его: слабого физически парнишку стальной воли и выдержки, ставшего суперсолдатом, но при этом оставшегося таким же добродушным, верным, так же сильно любящим свой мир. Она прилетела на его свет, да так в нём и осталась, не в силах сопротивляться этой невероятной теплоте духа, этой постоянной, но не надоедавшей заботе. Заботе, в которой она, сильная, почти железная женщина, порой так нуждалась.
А ещё он, один из всех, никогда не играл с ней в чувства. Он жил этими самыми чувствами к ней. В мире агентов и шпионов он один был её отдушиной, единственным не-актёром. И она платила ему тем же - честностью и искренностью. Единственному из всех, с кем была рядом. И единственному, с кем была самой собой.
Однако она заставляла его ждать.
- Не хочу быть твоей женой, скажу честно. Помнишь моё прозвище, да? - она улыбнулась, давая знак, что всё в порядке. - Я не хочу становиться такой в прямом смысле этого слова. Но что до того, кем я хочу быть для тебя. Я уже всё сказала до этого. Я буду рядом с тобой кем угодно, где угодно, когда угодно. И таков мой окончательный ответ. Открой глаза, Стив: я люблю тебя.
Она поцеловала его в губы, в первый раз с тех пор, когда сделала это ради маскировки, укладывая на спину. Расстегнула кофту, отложила её в сторону. За ней последовала белая майка. Послышалось бренчание - видимо, зазвенел его крест, следом, отливая серебряным, упавший на голое плечо Роджерса, целовавшего нагнувшуюся над ним Романову. Откидывая одеяло в сторону, он, вновь слегка поднявшись, спустил руки с её плеч на талию. Ухватившись за тоненькую ткань майки, вопросительно посмотрел на женщину. Последовал немой ответ - она утвердительно моргнула. Оставляя необнажёнными лишь её бёдра, он медленно оголил её живот, грудь, спину, плечи. В первый раз она представала такой перед ним. Нежно, неторопливо он перевернул её на спину, нависая над ней, целуя сначала губы, затем - шею, переходя постепенно на плечи, спускаясь ниже, к груди. Пока Стив ласкал её, дыхание Наташи учащалось. Нет, делал он это, конечно, не совсем умело - как и целовался, впрочем. Но на первый раз за девяносто лет надо было сделать скидку. К тому же, следовало заметить, не столь уж и плох он был. Прав был Роджерс, когда говорил тогда в машине: нужна была практика. Что ж, если на то пошло, женщина была готова ему это предоставить.
Мужчина тем временем добрался до её живота, стремясь губами коснуться каждого миллиметра её кожи, пока она вдруг, резко застонав, едва не ударила ему под дых.
- Твою... Роджерс!
- Что такое? - подскочил он, как ужаленный.
- Рана. Пуля Барнса.
- Прости, - он обнял её, прижав к себе, аккуратно водя рукой по её животу, пытаясь смягчить причинённую боль.
- Кажется, кое-кто из-за неё сомневался, что меня кто-то замуж позовёт. Кое-кто поменял своё мнение? - она лукаво улыбнулась, заглядывая ему в глаза.
- Поменял. Если ты захочешь, хотя бы один кандидат уже нашёлся.
Он хотел что-то ещё сказать, но Наташа, обернувшись в его объятьях, прервала готовившуюся пламенную речь поцелуем: инициативу пришлось вновь возврашать себе. Заниматься болтовнёй желания сейчас никакого не было.
Дождь за окном прекратился. Засверкали звёзды, засияла Луна. На кровати любили друг друга два суперсолдата с не самым простым прошлым, не самым туманным настоящим и будущим, которое, без сомнения, этот момент представлялось лишь в самых ярких тонах.
Примечания
* Отсылка к названию 3й книги глобального события "Ось" в Marvel Comics - New World Disorder
** Заимствовано из песни Д. Майданова "Ничего не жаль"
@музыка: Metallica - King Nothing; Elvis Presley - You will never walk alone; Пикник - Танго "Чёрная Каракатица"; John Ottman - Join Me(OST X-Men: Days of Future Past)
@темы: фанфик, гет, Первый мститель, джен, Наташа Романова, Стивен Роджерс, R for Rating, AU
-
-
05.07.2015 в 21:03В силу неких причин известный майа лорд Саурон (образца первой эпохи, еще не глаз) оказался в Волшебной стране, известной по таким произведениям, как книги Волкова и Сухинова про Изумрудный город. Это место является в определенном смысле нейтральным, так как здесь не имеют силы как светлые Валар, так и Искажение Моргота. Чародей сходится с ведьмой Кориной на почве схожих взглядов на мир и любви к драконам, прекрасным и величественным созданиям, практически истребленным в Средиземье жадными до их сокровищ, которые здесь процветают. Постепенно он понимает, что Средиземье не особенно-то и нужно, так как окончательная победа все равно будет либо за Морготом и полным разрушением мира, либо за Валар и "Ардой Неискаженной", да и то человечество не очень-то радует; а здесь и драконы есть (без драконов власть не имеет смысла), и в целом все адекватнее, и порядок какой-никакой, к которому он изначально стремился - есть король, нет валаропоклонников и прочих, волшебников уважают.
Хотелось бы почитать, как Саурон при помощи драконов обороняет Волшебную страну от захватчиков и офигевающих от происходящего, но не имеющих силы вмешиваться Валар и законсервированного, но все еще владеющего информацией Моргота. Пейринг Саурон/Корина. Без слэша и рейтинга - все же сказка.
Саурон, само собою, по ранним версиям от Фобс.
(Сильмариллион рассказывает о прошлом Земли, так что, в принципе, можно считать, что действие происходит в одной вселенной, но в разных временах)
Благодарю!
-
-
29.02.2024 в 08:49Посетите также мою страничку
hatsat.bget.ru/user/EzekielFerguson/ как открыть счет в иностранном банке в москве bank of.tj
33490-+