Снова ориджин. А как вы хотели?

[Djulian-of-Amberus]

Фэндом: Marvel Comics; Первый мститель
Событие: Новый мировой беспорядок(Сага о Тёмном Фениксе: Прелюдия)
Часть: 5(из 8)
Он-гоинг: Зимний Солдат
Номер: 1
Ван-шот: В поисках себя
Автор:  Djulian-of-Amberus
Размер: мини (более 5.000 слов)
Жанр: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Джеймс Бьюкенен "Баки" Барнс, так же известный как "Зимний Солдат", упоминаются тысячи
Предупреждение: биографическая справка. Ноль действий, ноль романтики... Хотя... если у кого-то повышенное чутье на слэш, вы можете увидеть тут много чего интересного.
От автора: в общем, планировал я уложиться в тысячонки три слов, но вместо этого выдал свой любимый размер. Джеймс Барнс сидит на базе Гидры и изучает своё досье, а также припоминает то, что рассказывалось о нём в музее Капитана Америка. Читать только очень терпеливым и фанатам персонажа. Остальные могут по диагонали, все эти события я ещё припомню в дальнейшем. Но единому ориджину и единой истории персонажа нужно быть здесь.

Все ему не по сердцу
И покоя нет ему
Ходит он потерянный,
Ходит он ненайденный,
Будто не было и нет
Ни лица, ни имени
Пикник - Потерянный

6 сентября 2012 г., 10.00.
База Гидры, в подземельях под Вольфсшанце, Кентшин, Польша.
Бывший Джеймс Бьюкенен «Баки» Барнс, бывший сержант армии США, бывший суперсолдат на службе Гидры, бывший верный исполнитель приказов Александра Пирса, нынешний Зимний Солдат сидел за одним из компьютеров в архиве одного из многих в прошлом и единственного в настоящий момент польских подразделений нацистской организации, тщательно изучая своё личное дело, особое внимание уделяя биографии в период службы, точнее – бытия верным псом на поводке у бывших врагов.
Жажда любопытства, которую он сейчас удовлетворял, в первый раз за семьдесят лет пробудилась в нём несколько месяцев назад. Тогда странный мужчина в синем костюме, что был заданием, выданным прежним, ныне покойным начальником, вдруг ни с того ни с сего отказался сражаться с ним. Дескать, Джеймс ему друг, бить друга он не собирается, хотя этот самый друг только что едва не помешал ему выполнить задание, от которого зависела дальнейшая судьба государства, а в отдалённой перспективе, возможно, и всего человечества. Сказать, что Барнс был поражён такому поведению соперника, значило ничего не сказать. Он не знал, что делать. Не знал и не помнил. Как и всю свою жизнь, единственным ясным отрезком которой для него была учёба. Не в школе и не в университете, само собой, а в одном из подготовительных центров Гидры где-то на западе Германии. Где точно и когда точно это было, его память, от постоянных искусственных амнезий грозившая совсем скоро окончательно подать в отставку, воспроизвести уже точно не могла. По его ощущениям, то ли это было около пары месяцев назад, то ли прошло уже несколько десятков лет. Организм его, вроде бы, был молод, и ему лишь недавно стукнуло двадцать пять. Биологически он был практически совершенен. Самые тяжёлые ранения заживали на нём относительно легко. Он не болел, психотропные вещества на него не действовали: не вредили ни сигареты, ни алкоголь, ни наркотики. Но вместе с тем, всё вокруг менялось слишком быстро. Особенно люди. Позавчера он помнил их зелёными новичками, вчера – опытными бойцами, сегодня – матёрыми волками в своём деле, а завтра он должен был уже хоронить их, стоя рядом с теми, кого похоронит послезавтра. И лишь его одного, как ему казалось, никто и никогда не будет оплакивать. Разве что сама Вселенная, когда его бессмертное существование подойдёт к концу вместе с ней. Или же сама Смерть. Ему, честно говоря, было абсолютно всё равно. Он жил, а сколько жил, не помнил и сам. Да и не было времени помнить: куда чаще приходилось забывать. Некогда было даже задуматься. Каждый час, каждая минута, каждая секунда были посвящены выполнению заданий, а не размышлениям.
Зато с падением второй реинкарнации Гидры и долгожданным избавлением от надоедливого начальства в лице Пирса (почему он о нём такого мнения? Они же встречались всего пару раз? Или… или нет?) свободы у суперсолдата образовалось неприлично много. Не воспользоваться ей было бы попросту глупо.
И прежде всего необходимо было понять: что это был за мужчина в звёздно-полосатом костюме, с которым они якобы некогда были друзьями? Кто он? Почему не боролся за свою жизнь, пока Барнс медленно, но верно его добивал? Почему, когда удар приходился в одну щёку, он сразу же подставлял противнику другую, не моля ни о пощаде, ни о спасении? И самое главное: почему Джеймс, вместо того чтобы выполнить своё задание, мало того что не добил незнакомца, так ещё и вытащил его, потерявшего сознание от полученных ранений и кровопотери, на берег. В больницу или даже в сторону города даже не попытался понести, разумеется. Местность вокруг и так, скорее всего, была оцеплена и прочёсывалась. Спасённого наверняка должны были найти быстро и столь же быстро отвезти в медицинское учреждение, а ему нужно было бежать. Гидра пала, и других выходов, кроме как бежать с тонущего корабля, у него не было. Своему заданию он и без того достаточно помог. Дальше их пути расходились.
Как выяснилось чуть позже, ненадолго. Имя, которым незнакомец его называл, - «Баки», достаточно быстро вновь свело их вместе. На этот раз – заочно. После недели поисков вслепую он набрёл, наконец, на музей Капитана Америки и Ревущих Коммандос в Бруклине.
Там он сумел по кусочкам начать собирать информацию о том, кем когда-то был. Если, конечно, практически паспортные данные в духе «родился-женился-крестился» могли сойти за эту информацию.
Родился он седьмого марта тысяча девятьсот семнадцатого года, крещён был пару недель спустя, жениться так и не успел. Были ли возможности это сделать, выяснить он не сумел. О подругах, которых могло быть либо множество, либо не быть вообще на стендах ничего написано не было. Следовательно, не было и какого-то мало-мальски постоянного интереса хоть к одной представительнице противоположного пола. В противном случае, хоть одна бы да заявила о своих «долгих» и, очевидно, «многообещающих» отношениях с ним, вплоть до вероятной женитьбы. Барнс пару раз смотрел телевизор и знал, что происходит, когда умирает знаменитость: сразу же, откуда ни возьмись, появляется не только первая любовь, но и все остальные, которым наверняка есть что рассказать тайного и неизведанного о покойнике. И так как материалы о нём цитировались только по мемуарам товарищей по оружию, следовательно, он был либо слишком неразборчив, либо слишком привередлив. Вспомнив о паре скользнувших по нему заинтересованных взглядов посетительниц музея, он решил, что первый вариант был, пожалуй, более близок к истине.
Разобравшись с отсутствием или наличием любовного интереса, он вернулся к главной цели – мужчине в звёздно-полосатом костюме. И, как оказалось, его задание отнюдь не лгал, когда называл Баки другом. Даже слегка преуменьшал: можно сказать, в те далёкие уже годы второй четверти двадцатого века, они были назваными братьями. Старший, коим в их случае являлся Джеймс, постоянно вытаскивал младшего из неприятностей. Слишком уж честно-принципиальным тот был, и слишком уж часто эти честность и принципиальность оборачивались против него в те тяжёлые для всей страны тридцатые годы. Он не бил, скорее, постоянно был битым. Пару раз против него использовали и нож, но всякий раз либо Стиву хватало ума вовремя убежать, рискуя упасть и больше никогда не встать после приступа астмы, либо Барнс оказывался рядом и выручал Роджерса, порой принося домой на себе. И ни слёзные просьбы матери, ни уговоры друга не могли того изменить: он бы и сам рад больше не огорчать их, но такова уж была его природа, и не мог он пройти мимо попавшего беду в подворотне, не мог не отвлечь хулиганьё на себя. И вновь – удары, и вновь – синяки. И так – из года в год, изо дня в день. Вечность. Остудило правозащитный пыл Стива только его собственное преступление – ограбление магазина. Тогда он понял, что нарушение закона имеет мотив, и не всегда этот мотив – зло. Но он, единожды оступившись, сумел вырваться из готовившейся затянуть его трясины порока, - тут надо было сказать спасибо его матери. Да и самому Барнсу: тот Роджерсу целую лекцию прочитал о вреде воровства. Правда, быстро пожалел об этом, когда Стива едва не убили при его очередной попытке задержать преступника. Пролежал в больнице тот недолго, и в это время о Саре пришлось заботиться Джеймсу. А когда её сын, наконец, поправился, то они уже вдвоём не отходили от неё. Здоровье её, обеспечивавшей сына за счёт двенадцатичасовой работы на заводе в тяжелейших условиях, потерявшей за пару лет отца и мужа, тогда уже пошатнулось. Ещё через год она умерла, и последним близким человеком для будущего символа нации остался Джеймс Бьюкенен. Для обеспечения безопасности своего друга едва ли не за руку с ним начал ходить, кладя ладонь на плечо и молниеносным движением притягивая к себе при малейшем признаке желания Роджерса вмешаться в потасовку. Со стороны выглядело странно, но ничего лучшего в ту пору придумать Барнс не мог.
А потом была война. Седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года была атакована Жемчужная Гавань. Военное противостояние США и Японии наконец началось. Баки в Бруклине был в числе первых призванных. Стив пытался записаться добровольцем. Не вышло. Комиссия попалась на редкость заботливая и, пробежавшись глазами по его вороху диагнозов в медкарте, вынесла очевидный вердикт – не годен. Пару раз он пытался подделать документы – и вновь на первом же медосмотре давали от ворот поворот. Чрезмерная гуманность, скажете? Возможно. Вот только Джеймс, побывав на поле боя, быстро понял, что Стив, даже с его огромными рвением, желанием сражаться и силой воли, в битве оказался бы абсолютно бесполезен. В лучшем случае – медсанбат после первого же приступа астмы, в худшем – смерть от отсутствия ингалятора. Посылать Роджерса на войну было попросту бессмысленно. Это понимал Барнс. Понимали и доктора. В итоге будущему суперсолдату только и оставалось, что скитаться с одной работы на другую, неутомимо выполняя установку, давно уже звучавшую по другую сторону Тихого океана: «Всё для фронта!». Он изо всех сил пытался быть небесполезным, надрывался, потому что понимал: где-то вдалеке каждый день рисковал жизнью его друг. И он не имел никакого морального права не заниматься тем же самым.
В свободные часы он читал газеты и слушал радио, по которому ежедневно передавались сводки с полей битв. В редкий выходной день ходил в кино на агитационные ленты, после которых был бит из-за замечаний, сделанных тем, кто эту пропаганду высмеивал прямо в зале. Замечания, надо заметить, были справедливы: ему мешали ощущать войну, дышать одним воздухом с теми, кто сражался, чувствовать то же, что чувствовали они, а отнюдь не выслушивать пафосные лозунги политиков. На борьбу и с Японией и – в недалёком будущем – с Германией он и без них уже был настроен. Вдохнуть гарь с полей, познать истину о том, куда он так стремился, было для него куда важнее. Само собой, его не могли не раздражать постоянные выкрики, отвлекавшие его от просмотра кадров практически с поля боя. А тех, кто эти выкрики издавал, раздражало то, что им кто-то мешал глумиться. Баки о таких однажды отозвался, как о тыловых крысах. Трудно было не согласиться с этим.
Три года тянулись мучительно долго. Барнс за это время со своим подразделением исплавал чуть ли не весь запад Тихого океана. И всё это время писал на восток письма. Писал никому иному, как Стиву. Девушки у Джеймса к сорок первому так и не появилось, а теми неприглядными деталями войны, о которых родителям поведать он не мог, а поделиться хотелось. К тому же, появлялся лишний шанс переубедить Роджерса, рассказать ему об ужасах, которые переживали простые солдаты, о том, что не стоило рваться сюда. Ситуация на фронте практически не улучшалась, противостояние шло с переменным успехом, и рано или поздно у сотрудников призывного пункта просто не осталось бы выбора, кроме как призвать даже тех добровольцев, кто был не годен по состоянию здоровья. И Стив неминуемо должен был оказаться на поле боя, если бы продолжил рваться туда со свойственной себе настойчивостью. А этого Джеймс Бьюкенен допустить уже никак не мог. Не для того он все тридцатые проносился с Роджерсом, чтобы потерять его в сороковые. Вот и расписывал во всех подробностях, что творилось на поле боя и в передышках между сражениями, сам не понимая, что лишь увеличивает стремление друга ринуться в бой.
Чего точно удалось добиться Баки, так это косых взглядов в его сторону со стороны сослуживцев. Пару раз командир даже устроил ему допрос с пристрастием. Ещё бы – другие писали своим девушкам, получая в ответ признания и клятвенные обещания ждать. Те же, кто до войны не влюбился, отправляли конверты либо родителям, либо никому. А Барнс? То матери и отцу, то какому-то парню, даже не брату. Что же это получается? Во взводе моральная гниль завелась? Баки только покачал головой. «Он смотрит наши агитки, товарищ старший сержант, он не знает правды, как и все там. Должен же кто-то о ней рассказать, раз другим смелости не хватает. А потом, не поймите неправильно, товарищ старший сержант: он мой единственный настоящий друг, он мне как… да что там «как», он мне и есть брат. И он хочет сюда, потому что я бьюсь здесь, а он сидит дома и в тепле. Но у него астма, товарищ старший сержант. Ему нельзя. Его в призывном пункте несколько раз развернули с подделанными документами. К тому же, кроме меня у него никого нет. Родители умерли, а единственная знакомая девчонка пропала без вести года три назад. Он там с ума сойдёт один, понимаете? Либо от одиночества, либо съест себя изнутри от того, что находится не на фронте. И если так – то хотя бы от первого я постараюсь спасти его. Я все тридцатые делал это. И я буду продолжать делать это, чтобы вы там обо мне не думали».
После такой пламенной речи командир расспросы прекратил, мысленно покрутив пальцем у виска. Возмущения в голосе Барнса ему хватило, чтобы с точной уверенностью сказать, что неприкосновенность его бойцов вне поля боя угрозе не подвергалась. Со стороны Джеймса – так точно. Тот же невольно усмехался, глядя на сослуживцев: его друг оказался гораздо более верным и преданным, чем их подруги. Он действительно ждал каждого письма, впитывая в себя, казалось, каждую строчку, что была написана Баки о войне. Он буквально помешался на этом. Джеймс Бьюкенен цокал языком: на Роджерса не действовали никакие увещевания, никакие подробности. Весь этот ужас, видимо, ему было нужно прочувствовать на собственной шкуре, чтобы понять, что гораздо лучше быть там, под надёжной защитой океана, чем здесь, под градом пуль. Но уж чего-чего, а подобного опыта Барнс другу не желал.
Зато когда в апреле сорок четвёртого он наконец-то получил право на поездку домой, то не замедлил этим воспользоваться. Вернуться в Штаты, в мирную жизнь было уже неплохо. А заодно можно бы было показать другу, во что превратился на войне, дабы тот перестал стремиться взять в руки ружьё окончательно.
Увы, эффект оказался прямо противоположный. Роджерс лишь сильнее захотел в битву. К тому же, в то время заговорили об открытии Второго фронта в Западной Европе. Сражаться там было куда желаннее для Стива. Одно дело – милитаристская Япония, которая, конечно, творила много чего нехорошего, особенно в Китае, но совершенно иное – гитлеровская Германия с её доктриной расового превосходства, несущая угрозу человечеству. Биться с ней было куда почётнее, да и важнее. Подлил масла в огонь тот факт, что оккультная организация «Аненербе», до того занимавшаяся то ли пропагандой, то ли сравнительно мирными экскурсиями в Тибет, вдруг решила объявить себя едва ли не государством в государстве, со своими собственными армией, фюрером и названием. Теперь подручные Красного Черепа называли себя Гидрой и стали дополнительной головной болью для всей антигитлеровской коалиции. Вопрос об открытии Второго фронта отпал не только потому, что Германия билась в агонии, и Союзникам понадобилось немедля поучаствовать в дележе шкуры почти добитого медведя, но и потому, что новый враг грозил затянуть войну и ударить по всему миру с новой силой. И если на советских солдат, гибнувших тысячами во многом из-за промедления западных держав, тем было совершенно всё равно, то судьба их граждан и правительств была им далеко не настолько безразлична. Пришлось начать действовать: экстренно возвращать из отпусков солдат и форсировать наступление на Южном фронте, в Италии, параллельно ускоряя подготовку к штурму крепости под названием «Европа».
Количество потерь – как мёртвыми, так и пленными, само собой, резко увеличилось. Одним из наиболее кровопролитных сражений стала битва при Аццано. В ней силы гитлеровской Германии и Гидры выступили единым фронтом, применив все новейшие технические наработки обеих сторон. Ключевую роль сыграл самый настоящий сухопутный крейсер, сверхтяжёлый танк «Крыса» при поддержке нескольких десятков гораздо меньших, но также внушавших страх «Мышей». Гигантомания Третьего Рейха наконец-то оправдала себя – не в последнюю очередь благодаря инопланетным технологиям союзника. Ситуация для антигитлеровской коалиции резко обострилась. И с лёгкостью могла бы стать критической, если бы не полный разгром лёгкими, мобильными танковыми силами Союза второй ударной группы сверхтанков в ходе Проскуровско-Черновицкой военной операции. Сила была всё же не в размере. Правительство Соединённых Штатов приказало доктору Эрскину ускорить разработку Оружия I, Суперсолдата.
Баки ничего этого не знал. Как не знал и того, что ключевым элементом этого научного эксперимента стал Стив. Он оказался в плену как раз после Аццанской мясорубки. Его состояние в первые недели после сражения было шоковым. Даже он, воевавший почти с Перл-Харбора, не видел такой разрушительной мощи, и россказни вражеской пропаганды о «вундерваффе» уже не казались пустым устрашением, наоборот – на глазах становились пугающей реальностью.
Его, как и сотни других пленных, отправили на северо-восток, на бывшую польскую границу, где в то время сосредотачивалась мощь Гидры, и где было наибольшее скопление концлагерей. Всего лишь в нескольких десятках километров от него впервые погнул металл ворот бывший тогда ещё мальчишкой Макс Эйзенхардт.
Барнс же по счастливому стечению попал на стол к доктору Арниму Золе. Почему – по счастливому? Прежде всего потому, что в нём признали достойного «слугу» - западноевропейца, и не отправили в Освенцим или Бухенвальд. Да и генов мутанта в нём не было, так что и Себастьян Шоу его к себе не забрал. Наконец, он был достаточно крепко сложен, чтобы нацисты, благодаря своей разведке уже узнавшие о разработках американцев по созданию сверхчеловека, соблаговолили не пользоваться его трудом, а просто использовать в качестве биоматериала для изготовления идеального воина на службе будущей арийской расы. Альтернативы и оппонента американскому проекту. Радовала ли такая перспектива Баки? Определённо нет. Но она уж точно была наилучшим вариантом из всех возможных.
Он в очереди на принятие немецкой версии сыворотки стоял одним из последних. И он, не одну сотню очередей отстоявший в детстве, в первый раз в жизни пожалел, что так быстро приближался к её началу. Все те, кто были перед ним, погибали, не выдерживая действия препарата. Либо превращались в таких монстров, каких нацисты сами были вынуждены убивать. Тут особо не развеселишься от перспектив. Тем более, когда вот-вот появится изверг в белом халате и холодным, безэмоциональным голосом произнесёт, что настала твоя очередь. Тем более, когда связан по рукам и ногам после не слишком удачной попытки вырваться из рук немецких учёных. Тем более, когда недели мучительного ожидания наконец подошли к концу и дверь распахнулась.
Опыт был долгим и болезненным. Баки, не помня себя, кричал во весь голос от тех страданий, что причинили ему иглы в теле и содержание инъекции. Не лучше становилось и от газа, которым его заставляли дышать через маску вместо воздуха. Более того – его ещё и тошнило. Таких мук Джеймс не испытывал ни разу в жизни. Но выдержал. Пару раз потерял сознание, но его организм, закалённый в уличных драках тридцатых годов и на поле боя на заре сороковых, проявил неукротимую волю к продолжению существования. Барнс выжил, и даже ухитрился не стать чудовищем. В тот день едва не родился Зимний Солдат.
В тот же день высокорослый голубоглазый блондин в армейской униформе, скрывавшей под собой звёздно-полосатый костюм, во главе небольшого отряда ворвался в лагерь. После долгой битвы силы Гидры потерпели поражение, а Баки, как и пара десятков его сослуживцев - всё, что осталось от их полка после экспериментов и Аццанской битвы, был освобождён.
Главу своих спасителей он узнал не сразу. В самом деле, не могла же быть эта бесстрашно рвавшаяся напролом груда мышц ростом около двух метров и весом под сто килограммов, никогда не знавшая, что такое одышка или кашель, его другом, полутораметровым астматиком и дистрофиком Стивом? И тем не менее, она им была. И спас его Роджерс не только в тот момент: своим влиянием на протяжении всей их дружбы сделал подобным себе. Доктор Эрскин сказал, что суперсолдатом должен был стать лишь достойнейший. И, как потом не раз думал Баки, стал он таким лишь благодаря названому брату. Не нацистский эксперимент сделал из него «истинное оружие ариев», как выразился каким-то чудом сбежавший Зола, а друг.
Они не могли наговориться всё то время, что возвращались на базу. За несколько месяцев они пережили столько, что впечатлений могло с лихвой хватить на целую жизнь. Даже ночью, когда все спали, в казарме «Ревущих Коммандос» раздавался шёпот. От переизбытка эмоций Стив и Баки не засыпали почти до самого утра. И когда днём Роджерсу сообщили о том, что его рапорт о переводе Барнса под его командование был официально удовлетворён, он спросонья даже сначала не понял, о чём шла речь. Но виду не подал. Замечание за недосып и недолжную боеготовность получать не хотелось совершенно.
К тому же, в голове его вертелось ещё одно решение. Сине-бело-красную одёжку нужно было вытаскивать наверх, дабы увеличить концентрацию вражеского огня на себе и обезопасить свой отряд, и прежде всего Барнса. О том, что тот в защите нуждался не более его самого, Стив не подозревал. Опыты, проведённые над Бьюкененом, были похожи на те, что ставились над ним, но то, что Баки не превратился в глыбу мышц, заставило его отмести подозрения и поставить успех применения сыворотки под большой вопрос. И приняться опекать Джеймса так, как тот некогда опекал его. Друзья вновь были вместе. И впервые бились вместе и на равных с врагом.
Так продолжалось около полугода, до января сорок пятого. В ходе их атаки на один из поездов в Гидры, в срочном порядке эвакуировавший одну из лабораторий организации на запад, подальше от проводивших Висло-Одерскую операцию советских войск, произошёл несчастный случай. Барнс погиб, выпав из поезда и пролетев несколько сотен метров в обрыве над рекой. Как сообщала официальная хроника, «он стал единственным Ревущим Коммандос, отдавшим жизнь на поле боя».
Сам он об этом узнал только будучи в музее, посвящённом Капитану Америка. Тому самому мужчине в звёздно-полосатом костюме, что отказался бить его. Прочитав их биографические сводки, Барнс с лёгкостью, даже ничего не помня, понял, почему. И даже успел представить эмоции своего когда-то друга при своей смерти и при своём неожиданном «воскрешении». А заодно – понял, к кому следовало бежать, если его попытаются арестовать за нападение на национальный символ и членство в Гидре. К этому самому национальному символу.
Но пока делать это было рано. Пока он должен был узнать о себе как можно больше. И для этого следовало порыться в архивах нацистской организации. Этот пункт его путешествия представлял из себя наибольшую проблему. Не потому, что ему отказывали в доступе и тут же погружали в сон. Нет. Он просто не мог найти не захваченную агентами Щита или спецслужбами базу. Вот и странствовал сначала по Штатам, а затем и по Европе в поисках оставшихся сил нынешних друзей и бывших врагов.
Долгое время успех ему не сопутствовал, пока, наконец, он не добрался до Вольфсшанце. Проскитавшись несколько дней вокруг бывшей ставки Гитлера, он набрёл на тайный вход. Войдя через него, едва не нарвался на неприятности: Барнс вышел прямо к комнате с новым секретным оружием организации – Близнецами, Пьетро и Вандой Максимофф. К его счастью, их охранник узнал его и пропустил безо всяких допросов. Похожим образом встречали Джеймса Бьюкенена и остальные солдаты. Им либо было всё равно, либо было достаточно вида металлической руки и красной звезды на ней, чтобы убедиться, что перед ними не враг, а союзник. Баки, привыкший к железной дисциплине и тщательным проверкам, был весьма этим удивлён, но вместе с тем – обрадован. Подобное безразличие к его персоне практически полностью развязало ему руки. Поинтересовавшись, где находился архив, он прошёл туда. Царившая на базе полу-анархия, вызванная тем, что начальство привыкло сидеть у себя в кабинете и заниматься своими делами, связанными прежде всего с исследованием и экспериментами над мутантами. Обстановка для изучения своего личного дела была идеальной. Архивариус, старый солдат лет шестидесяти с седыми волосами, даже позволил ему рассмотреть электронную версию на одном из компьютеров. На вопрос о том, почему он так легко выдаёт почти секретную информацию, прозвучал не совсем стандартный ответ. «Мы скоро падём. Фон Штрукер зря старается. Гидра обречена». – «Откуда такие мысли, старик?». – «Я чувствую. С годами это приходит». – «Не боитесь?». – «Нет. Мне терять нечего. Парней только жалко. И вас жалко». – «Меня-то почему?». – «Вы пострадаете больше всех. В дело загляните, и поймёте».
И Баки заглянул. То, что он там увидел, его не то чтобы ужаснуло или поразило. Вовсе нет. Он был просто впечатлён своим послужным списком, да и историей своих скитаний по миру.
Его хладное тело, плывшее по реке, нашли советские солдаты. То была одна из групп, противостоявших Гидре в Восточной Европе. С ними «Ревущие Коммандос» столкнулись в ходе Кёнигсбергской операции. Командующий группой майор Андрей Громов союзника узнал быстро и сразу же отправил в госпиталь. Там врачи с удивлением диагностировали, что большая часть ран, обнаруженных на найденном Барнсе, затянулась, а сам он был почти здоров, разве что в сознание не пришёл: видимо, была серьёзная травма мозга. К тому же, рука его никак не заживала. Вдобавок, развилась гангрена. Пришлось ампутировать. И лишь затем Джеймса начали пытаться выводить из состояния, близкого к коме. Получалось плохо.
Спустя месяц, когда капитан Роджерс, уничтожив Красного Черепа и пожертвовав собой ради спасения человечества, разбился во льдах Арктики, а войска антигитлеровской коалиции всё ускоряли темп своего наступления по германской земле, стремясь первыми захватить Берлин, пришёл приказ из Москвы: объект доставить в одну из столичных клиник.
Технологии протезирования, заимствованные советскими врачами у Гидры, в ту пору очень сильно помогли Джеймсу Бьюкенену. Ему создали новую руку, снабдив её памятным знаком - красной звездой на плече. Кое-как привели в сознание, а затем искусственно лишили памяти. Зимний Солдат, как теперь его прозвали, не должен был помнить, что он американец. Пришёл новый мир. Баки начала сороковых ему бы не обрадовался. Не за это они с Роджерсом сражались. Но другой Баки, что пришёл ему на смену, был солдатом этого нового мира. Его вопросы морали волновали куда меньше. Он сражался, потому что ему приказывали сражаться.
Первым полевым испытанием стала Корейская война. Немало своих соотечественников он убил в ходе этого военного конфликта, первого в нескончаемой череде локальных сражений. Напарником его в то время был Красный Омега, созданная на его же базе советская версия суперсолдата. Более слабая, но куда более жестокая: с выбором её альтер-эго в КГБ явно промахнулись. Аркадий Россович только казался добряком и образцовым семьянином. На самом же деле, в этом тихом омуте водились такие черти, которые, вырвавшись на свободу, обернулись настоящим кошмаром. Как для вражеских солдат, так и для мирных жителей. Даже Барнс, солдат Зимы, холодный и жестокий, как и она, часто был вынужден одёргивать брата по оружию.
Они сражались вместе долгое время, прежде чем Россович попал в плен, увлёкшись очередной резнёй. Щит предложил КГБ обмен: Джеймс Бьюкенен возвращался на родину, к себе домой направлялся Красный Омега. В довесок было предложено совместное посредничество в разрешении корейского вопроса и письменный договор о невмешательстве в дела КНДР и ДРК со стороны как США, так и их сателлитов. Высшее начальство Комитета Государственной Безопасности, поколебавшись для приличия, предложение приняло. Да, Зимний Солдат был крайне опасен на стороне противника, но практически полная победа в столь значимой на тот момент войне была куда ценнее. Генералы даже удивились тому, как высоко Джеймса оценила вражеская спецслужба. Им невдомёк было, что уже тогда в её верхушке из-за спин Говарда Старка и Пегги Картер высовывались головы Гидры, а Вашингтон превращался в новые Лернейские болота. Зато они очень быстро поняли, какой «имидж» им создал Красный Омега. Проект был временно закрыт, и до восьмидесятых о нём даже не заикались. Что же до Россовича, при возвращении в Союз самолёт с ним «совершенно случайно» залетел в кратер Везувия. Пилот успел катапультироваться, а о пассажире широкой публике и вовсе ничего не было известно.
Для Баки же начались долгие и забытые из-за постоянных искусственных амнезий годы работы на Щит. Или на Гидру, если хотите. В отличие от советских визави, нацисты очень быстро поняли, что в полномасштабных военных действиях Джеймса Бьюкенена использовать не стоит. Точечные, одноразовые провокации путём устранения отдельных личностей – вот в чём состояло его истинное предназначение в тот период. И с этим он справлялся вполне успешно.
Первым серьёзным делом его стал Джон Кеннеди. Президент, при котором произошли события, накалившие обстановку в холодной войне до предела, и президент, который первым после Рузвельта сумел установить некое подобие контакта с Советским Союзом. Сближение США и СССР в планы Гидры явно не входило. Следствием этого стали два выстрела, произведённые в него из загадочной винтовки, оставшейся с Корейской войны. И если первый сумел отвести Макс Эйзенхардт, то второй своей цели достиг. Магнито за свою попытку помощи брату-мутанту был заключён в камеру глубоко под Пентагоном. Зимний же вскоре довёл дело до конца, убив и младшего Кеннеди, Роберта. С президентом и кандидатом на этот пост, скрывавшими свой биологический вид и неординарные способности, а заодно способными примирить сверхдержавы, было покончено. В одиночку Хрущёв уже не смог ничего поделать. К тому же, скоро сместили и его.
Следом были ликвидированы Малкольм Икс и Мартин Лютер Кинг(его убийство удалось даже инкриминировать некоему Джеймсу Эрлу Рэю), борцы за права негроидной расы. Это действие было призвано посеять семена ненависти между афро- и евроамериканцами, спровоцировав как расистские погромы, так и ответную тактику «агрессивной обороны». Как следствие, Америка должна была попросту постепенно разделиться изнутри. В этот раз, правда, Гидре не повезло. Провокация не состоялась, и уравнение населения продолжилось. До полного избавления от взаимной нелюбви было ещё очень далеко, но смерть Кинга, которую признали едва ли не мученической, определённо показала расам, как их ненавистью могут воспользоваться. И они этот урок крепко усвоили.
Да и умные люди в Щите поняли, что что-то в их королевстве прогнило. Первым догадавшимся был Николас Фьюри-старший. Перед Гидрой во весь рост встала перспектива обнаружения и раскрытия. И разумеется, у Арнима Золы, который к тому времени успешно перекочевал на постоянное место жительства в суперкомпьютер на бывшей базе проекта «Оружие I», не было иного плана, кроме как вновь задействовать Зимнего Солдата. Благо, что глава Щита эпохи семидесятых очень удачно был вынужден отправиться в командировку во Вьетнам. И разумеется, ничего удивительного не было в том, что «треклятые вьетконговцы» очень удачно припрятали мину как раз на его маршруте. Но деятельность свою Гидра всё равно была вынуждена свернуть. Риск обнаружения оказался в ту пору слишком высок. Всей организации пришлось залечь на дно на двадцать лет.
Но как бы они не скрывались, их всё равно искали. Директором Щита стал Николас Фьюри-младший, с которым теперь работали основатели – Пегги Картер и Говард Старк. Последний в ту пору стал самым опасным для нацистов. Он уже почти добрался до правды, когда произошла автокатастрофа. У машины его отказали тормоза, и он вылетел в кювет. Гидра тогда пожертвовала двумя своими людьми. Они играли роль полицейских, остановивших машину с родителями будущего Железного Человека. Пять минут вели допрос, и отпустили, лишь когда Говард совершенно вышел из себя, даже не заметив, что под днищем его машины лежал перерезавший провода Зимний Солдат. Напарников, закрывавших его спиной от уезжавших, после того инцидента никто не видел. Выставлено всё было как нападение неизвестного киллера. По сути, это так и было.
После этого наступил черёд множества мелких заданий, поскольку Пегги состарилась и уже не представляла никакой угрозы, а более молодые члены организации ни о чём и не думали догадываться, либо уже состояли в Гидре. Можно было выходить на интернациональный уровень, чем Барнс и занимался. Одним из его контрактов был учёный-ядерщик из Ирана. И сражение с его охраной было самым тяжёлым для Баки. Его противницей стала Наташа Романова. Она заслоняла собой цель Джеймса постоянно, не давая ему произвести точный выстрел. Ничего не оставалось, кроме как стрелять в неё. Пуля прошла навылет, на выходе смертельно ранив гораздо более низкого учёного. Барнс скрылся с места преступления. То было первое проваленное задание Чёрной Вдовы на службе в ФСБ. А вскоре она и Баки уже работали едва ли не в одном из здании: настолько к тому времени головы Гидры присоединились к телу Щита.
Апогея этот симбиоз достиг к началу две тысячи двенадцатого. Началась полномасштабная война между двумя организациями, куда более напоминавшая гражданскую в одной из них. Джеймс Бьюкенен стал одним из наиболее заметных её фигур. Покушение на Фьюри-младшего, постоянное противостояние Соколу, Наташе и тому самому мужчине в звёздно-полосатом костюме. Стиву Роджерсу. Его когда-то названому брату. Круг замкнулся, оставив Барнса в полном непонимании того, что делать. То ли уходить с базы, то ли ждать, пока Капитан Америка придёт за ним сам. То ли предавать Гидру, то ли сражаться за неё до конца. То ли искать друга, то ли биться за тех, кто постоянно обманывал и использовал Зимнего Солдата в своих целях, но всё же давал ему пищу и кров на протяжении более чем шестидесяти лет. То ли молить о пощаде, то ли умирать с винтовкой, значительно модернизированной со времён Корейской войны, в руках. То ли переходить на сторону относительного добра, то ли хранить верность стороне зла. Моральная дилемма определённо была тяжёлой.
Зато разрешена она была достаточно быстро. Послышались звуки сирены, возвещавшей о нападении на Вольфсшанце. Вокруг забегали ещё совсем неопытные солдаты Гидры, явно испытывавшие страх перед атаковавшими, хотя ещё было непонятно, кто же всё-таки явился на базу нацистской организации. Баки встал из-за стола и гаркнул, что было сил:
- Отставили панику! Построиться всем! Кто через три секунды не будет стоять на месте, будет лежать с простреленной головой!
Его когда-то учили командованию подразделением в чрезвычайной ситуации. Что ж, было самое время эти навыки применить. Бывший Джеймс Бьюкенен «Баки» Барнс, бывший сержант армии США, бывший суперсолдат на службе Гидры, бывший верный исполнитель приказов Александра Пирса, нынешний Зимний Солдат начинал своё, как ему думалось, последнее сражение на стороне нацистской организации

@музыка: Пикник - Потерянный:

@темы: ориджин, фанфик, джен, Гидра, биографическая справка, Баки "Зимний Солдат" Барнс, Марвел Коумикс